Венсан Равалек - Гимн шпане

Уже наступил сентябрь, в газетах писали про начало учебного года. А я чувствовал себя выдохшимся. И жутко усталым. Мари-Пьер обращалась со мной как с человеком неадекватным, склонным к приступам безумия, опасным для окружающих, тогда как меня сейчас волновало одно — как побыстрее возобновить деловую активность.

После сезона отпусков в бизнесе царило затишье. Да, у меня, конечно, были деньги, позволявшие спокойно прокантоваться до зимы, но ведь я мечтал создать империю, о чем твердил себе каждый день, империя и капитал, чтобы на старости лет было чем гордиться, я не уставал повторять: империя, капитал, хотя в глубине души сомневался, а на фига, собственно, мне это нужно, и чем больше я хотел уверовать в свою цель, тем более глупой и нестоящей она мне казалась, однако я не видел для себя другой дороги, кроме той, что уже избрал — дороги к обогащению.

Мне не давала покоя мысль, что под влиянием момента я устроил тайник на улице Менильмонтан, у черта на рогах, и, разрывая яму, чтобы вытащить на свет божий свою заначку, я ощущал себя бездушным Скупым рыцарем — поверьте, чувство не из приятных.

Солнце палило нещадно, я подумал: ну и сволочь таксист, обещал ведь подождать — дело в том, что после происшествия у гарского акведука я решил поставить машину на профилактику и нанял такси, и вот пожалуйста. В данный момент я отнюдь не горел желанием засветиться со своим ценным грузом на дне рюкзака — у меня при себе было без малого пятьсот штук наличными. Я стал спускаться по Менильмонтан, внизу, на площади, было полно такси, солнце не просто жгло, оно слепило, из-за яркого света у меня начали слезиться глаза, тут кто-то подходит ко мне и обращается по-арабски, я ничего не понял, вообще мне казалось, что все эти личности на тротуарах слишком пристально на меня смотрят, я ускорил шаг и сквозь пелену слез увидел, что мне навстречу направляется парочка в куртках и кедах, у меня екнуло сердце — ну, все, кранты, но они исчезли из моего поля зрения, так же внезапно, как появились, на бульваре стояли свободные такси, я прыгнул в первое попавшееся, гони к Опере, говорю, и побыстрее, в этот момент сзади тронулся мотоцикл, я был уверен, что за мной следит полиция, теперь все прояснилось — тот придурок на шоссе и прочие странные происшествия последнего времени, в какой-то миг я чуть не выкинул рюкзак в окно, но вовремя одумался. Куда едем, спросил таксист, сегодня, среда, по средам в Барбесе ярмарка, а это значит — хрен проедешь, вот придурок, что он мне лапшу вешает, — надо чуть дальше свернуть, а потом снова выехать на эту улицу. Мотоцикл поравнялся с машиной и собирался нас обогнать — налево, быстрее! Водитель заколебался: прямо сейчас? Не успев среагировать, мотоцикл был вынужден проехать прямо. Да что они могли мне предъявить? Максимум укрывательство, но ведь был еще грузовик с мясом — за это любой предвзято настроенный судья даст по крайней мере два года, а если подумать, то и больше. В зеркальце я видел недовольное лицо водителя, в чем дело, спросил я, вам что-то не нравится, наши взгляды встретились, нет, все в порядке, а что? Поезжай туда, велел я, махнув в сторону бульвара Мажадта, мы выехали на перекресток к улице Фобур-Сен-Дени, я протянул ему купюру, как ошпаренный выскочил наружу и, лавируя между машинами, не оборачиваясь, добежал до секс-шопов, пока мне не показалось, что я в безопасности. Меня нечаянно задел какой-то старик, я толкнул его в ответ, так что он в изумлении отлетел к бордюру, отвали, ублюдок, говорю и тут же принялся извиняться: ой, простите, простите, но, отступая назад, чуть не затоптал мамашу с двумя детьми; на меня уставились люди; толпившиеся перед заведением, шлюхи с сутенерами в дешевых шмотках, странный какой-то, сказала одна, но я двинулся дальше, да пошли они, черт, у меня даже мобильного с собой нет, но мне необходимо узнать, что творится в конторе, там они или еще нет, я зашел в кафе, к счастью, таксофон был свободен и работал.

— Алло, это я, можно Мари-Пьер?

Коммутаторша велела подождать, прошло минут пять, не меньше, наконец я услышал голос Патрисии, мол, погоди, не клади трубку, она здесь, и Мари-Пьер защебетала: где тебя носит, мы должны были выехать час назад, я, как дурак, спрашиваю, куда, и в ту же секунду меня озарило — мы же собирались на ярмарку в Лилль, адвокату был позарез нужен товар, он ждал нас самое позднее к вечеру, да что я, в самом деле, тронулся? На аппарате было нацарапано: «Одному Богу известно», я воспринял эту загадочную надпись как недвусмысленное послание. Одному Богу известно, говорю я ей, а она — что ты сказал? Я с трудом взял себя в руки и попросил: подойди, пожалуйста, к окну, глянь, что там на улице; видимо, она положила трубку на стол и пошла посмотреть, но довольно быстро вернулась и сказала, что все нормально; а как в офисе, сюда никто не приходил; курьер там или почтальон?' Она отвечала отрицательно, нет, тебя никто не спрашивал, но это меня не успокоило. Я немного помолчал, сейчас ты сделаешь, как я скажу: выйдешь на улицу, возьмешь такси и приедешь в Шатле, встретимся в кафе рядом с театром, и в ту же секунду сообразил, что на этой площади несколько театров с многочисленными кафешками, оно называется «Бернар и что-то там», приезжай; сядь за столик и жди меня. Да, агент 007 есть агент 007. Я в бешенстве повесил трубку, вот сучка, я тут с ног сбился, чтобы вытащить нас из передряги, а она надо мной потешается; неужели воображает, дуреха, что следователь ей скажет: поздравляю, мадемуазель, вы живете с бандитом — укрывателем краденого и дерзким вором, и тратите его денежки; тоже мне, умница, хотел бы я полюбоваться на нее в зале суда, на стерву.

Я снова подался на раскаленную площадь; ну и жарища, хоть вешайся, простонала какая-то женщина, почему всегда — как отпуск, так дожди, а возвращаешься — начинается пекло, правду говорят, везет, как покойнику. Спешить мне было некуда, Мари-Пьер приедет не раньше, чем через час, а я не собирался столько времени слоняться по этому пятачку, весь на взводе, с кучей бабок, когда вокруг полно ушлых ребят, готовых меня обуть. Одно из пип-шоу предлагало развлечься по цене прямо-таки вне конкуренции, я нырнул туда и замер, со страхом ожидая; что кто-нибудь войдет следом и спросит, куда это я направляюсь, но порог заведения переступали лишь трансвеститы да старые извращенцы; я, конечно, понимаю, что теперь легавые даже под шлюх маскируются, но всему есть предел, ну не видно их тут; разменяйте, пожалуйста, обратился я к служителям.

— И мне тоже, — раздался голос рядом, — сто франков.

Должно быть, он вошел, когда я повернулся и направился к кассе, — здоровый такой, загорелый, лет сорока, одеколоном пахнет. Он посмотрел на меня и улыбнулся: губы приоткрылись; обнажив ряд блестящих заостренных зубов, у нормальных людей таких не бывает, и я пулей вылетел оттуда на улицу, эй, мсье, вы забыли деньги, раздалось мне вслед, но я плевать на это хотел, мечтая только об одном — наконец оказаться в безопасности; люди расступались, давая мне дорогу и бросая подозрительные взгляды, рюкзак на плече, казалось, был набит камнями, и когда из-за угла магазинчика вдруг вынырнула троица в штатском, я встал как вкопанный и ждал их приближения, да, никогда не думал, что буду схвачен вот так — прямо в толпе мелких уголовников и туристов, что ж, ты все-таки попался, игра окончена, голубчик, но они прошли мимо, не обратив на меня внимания.