Стоян Даскалов - Огненные зори

На Пределе, возле рощицы, мы сели перекусить. Солнечный свет проникал сквозь листву деревьев и стлался по зеленой мураве. Гаврил не расспрашивал меня, где я был и что делал во время восстания. Мы с ним не виделись с тех пор, как возле реки Искыр провели учение. А я ждал расспросов с его стороны. На меня, как на руководителя Искырского повстанческого отряда, было возложено определенное задание, и он, командир, должен был спросить, как я его выполнил. Мне нужно было самому объяснить ему все до мельчайших подробностей. Но, сознавая свою вину, я молчал. Никто не хотел первым начинать разговор. Взгляд Гаврила был гневным. Но командир был человеком сдержанным, и мне оставалось только ждать. Кончив есть, он спросил:

— Ну, теперь скажи, почему вы не восстали?

Я даже поперхнулся: яйцо комом застряло у меня в горле. Зная, что за этим последует, я наскоро собрал остатки еды. Гаврил стоял и ждал. Глаза его горели.

— Ты получил условный сигнал?

— Получил, и двадцать второго вечером мы выступили. К горе пришли все коммунисты. И еще пятьдесят человек добровольцев, на которых мы не рассчитывали. Им оружия не хватило. Но они вооружились топорами, дубинами, ножами, вилами. Я обошел и другие окрестные села. Оттуда тоже пришли люди. На пригорках возле леса залегли группы по двадцать — тридцать человек. Каждое село послало самых достойных своих людей. Мы ждали сигнала. Красная ракета должна была взметнуться в небо со стороны Трынченицы. «Наконец-то, — думал я. — Содрогнутся горы, оживут погибшие четники Ботева, и новая дружина отомстит за гибель героев с парохода «Радецкий», героев Апрельского восстания [7] В мае 1876 года повстанческий отряд численностью 175 человек под предводительством Христо Ботева прибыл по Дунаю на пароходе «Радецкий» в Болгарию с целью поднять восстание против турецкого владычества. Однако отряд был вскоре уничтожен, а Ботев убит. Апрельское восстание против турок началось месяцем раньше, в апреле 1876 года. Оно тоже было зверски подавлено. — Прим. ред. . Над Балканами, во Враце взойдет заря свободы». Но сигнала не последовало, не озарила ракета гайдуцкие горы, и утром люди разошлись. Остался только я со своей группой. Ко мне пришел посланец, отвел в сторону и сообщил: «Восстание отменяется!» «Кто ты? Покажи документы!» В первый момент я принял его за проникшего к нам врага. «Вот», — он подал бумагу, и ноги у меня подкосились. «Но кто тебя посылает?» «Центральный Комитет!» «Кто именно издал приказ?» «Я говорил с Георгием Димитровым». «Из Софии было получено указание восстать, кто же отменил его?» «Я пришел по указанию сверху». «Кто же отдал такой приказ?» — настаивал я. Посланец ответил: «Вы хорошо знаете, кто может отдать такой приказ. Я выполнил свое задание, товарищ, а вы теперь, на вашу ответственность, можете делать все, что хотите». «Как это так — «на вашу ответственность»? Ведь это же общее дело! Что же нам теперь — складывать оружие?» «Все напрасно. И София, и другие города не восстанут!» Посланец, видя мое раздражение, поспешил уйти. Я стоял в оцепенении среди старых высоких скал. Что я мог сделать? Руки опускались. Я чувствовал себя маленьким, жалким. Настороженные величавые горы, казалось, начали рушиться. Внизу серебрился в лунном свете Искыр. Мои бойцы лежали на позициях в тревожном ожидании. «Что я сейчас скажу им? Не повернут ли они винтовки против меня?» — размышлял я. Невозможно было в такой момент отдать приказ об отступлении! Георгий Димитров и Васил Коларов говорили, что восстание начнется в ночь на двадцать третье, и вдруг: винтовка к ноге, кругом марш — домой! А там тебя схватят и изобьют, как собаку. «Что делать? Как поступить? Почему так получилось?» Хотелось закричать! В какой-то миг мне показалось, что сосновый лес вокруг нас загорелся. Куда ни ступишь — везде огонь. Словно обгорелые сосновые стволы, в жутком молчании стояли на горном склоне повстанцы. Я подумал: может, перенесли день восстания, может, в последний момент перед решающим сражением получены какие-то новые сведения из других краев страны? Может, руководство решило, что лучше отложить восстание? Может, еще не все готово и не следует приносить в жертву людей?

Гаврил слушал меня, опустив голову. С болью в голосе он спросил:

— А как все это встретили бойцы?

— Бойцы поняли, происходит что-то неладное, и окружили меня. Стали спрашивать: «Что сказал этот человек?» Я не в силах был сказать им правду. Они сами ее поняли, но не приняли. «Выступаем?! Нет?! А-а-а!» — вырвалось у бойцов.

Ноги мои словно приросли к земле. С окрестных холмов тоже не слышно было выстрелов. Значит, и другие не восстали. И там получен такой же приказ. «Но почему?» — спрашивали меня бойцы, и я почувствовал, будто меня придавило грудой камней. «Сейчас самый подходящий момент начать восстание, но, видимо, партия считает, что еще не время и незачем нести ненужные потери». «Но мы ведь готовы!» «Мы-то готовы, но мы — не вся Болгария. София молчит. Из Софии поступают указания не восставать, значит, там не все в порядке. Наверняка что-то случилось». «Но хотя София и капитулировала, мы не капитулируем! Пошлем человека в Софию! Поезжай туда!» Из ущелья вынырнул поезд. «Вот поезда идут, не остановились, а если мы взорвем тоннели, остановятся». Вдруг над моей головой просвистела пуля. «Вы отступайте! — сказал я бойцам, бросившимся бежать кто куда. — А я пойду на станцию, свяжусь, с кем надо, и выясню, что происходит». Но меня никто не слушал. Я уже перестал быть командиром. Этот приказ не выступать подорвал доверие ко мне. Минеры отошли от тоннелей и бросили взрывчатку в Искыр. Ты думаешь, мне было легко? Если бы сейчас пришел настоящий сигнал начать восстание, никто не последовал бы за мной. Намокший порох не взрывается. Люди зашумели. «Куда же теперь нам деваться? Дома жены и дети спросят нас, почему возвратились. В селе не сможем показаться. «Что-то уж очень быстро вы спихнули царя! Где же ваше братство и равенство, в реке, что ли, их утопили?» — спросят нас».

Я скрылся. И никто не знал, где я. Связался с Пешо Митовым — нашим товарищем, отвечавшим за организацию восстания в Мездре. И он тоже получил указание об отмене восстания. Железнодорожники отказались поддержать повстанцев. От них я узнал, что вы все же восстали, и попытался добраться до Врацы. Город был блокирован. Я узнал, что все руководство арестовано еще до начала восстания. Ни с кем встретиться не удалось. Тогда я направился к вам, туда, где было восстание. Пробирался с трудом, нарываясь на засады. Белогвардейцы из «Плакалницы» хотели убить меня. До вас добрался с опозданием. Вместо того чтобы включиться в бой, пришлось присоединиться к отступающим…

Гаврил пошел вперед, не желая больше слушать меня. Я ждал, когда он выскажется, а Гаврил только время от времени угрюмо посматривал на меня. Мои объяснения, видимо, не удовлетворяли его. Столько лет совместной подпольной работы, и вдруг — разрыв. Я чувствовал себя одиноким, вне рядов товарищей. Как же я смогу жить за границей без друзей? С гор мы видели, как горят села. Не выдержав его молчаливого обвинения, я со вздохом произнес: