Стоян Даскалов - Огненные зори

— Почему так получилось? Объясни мне!

Мои слова обожгли Гаврила. Он тяжело вздохнул и повел плечами. Пока мы не перешли границу, он не сказал ни слова. И только когда опасность быть пойманным миновала, он произнес:

— И все же ты не сказал мне правды. Такие приказы приходили и к другим, но люди восставали, а вы испугались! Не так ли?

— Не в испуге дело! — обиженно возразил я. — Ведь должна же быть партийная дисциплина.

— О какой партийной дисциплине ты говоришь, когда вся Болгария поднялась, а вы разбежались!

— Разве только мы не восстали? Враца не поднялась. Рабочие из Елисейны и с рудника «Плакалница», перникские шахтеры… Не восстал пролетариат и в Софии…

— Если бы вы взорвали тоннели, к Враце не подошли бы воинские части, мы захватили бы город и двинулись бы на Софию. По нашему примеру поднялись бы и другие города.

— И все же это восстание не имело бы успеха. Мы упустили шанс девятого июня и сейчас не были едины… Тогда мы не были готовы захватить власть революционным путем, о революции только говорили. Теперь же, когда народные массы были готовы, в верхах произошел раскол. Разве не понятно: не виновата трудовая Болгария в том, что не поднялась, не виноваты и мы! Разве наша вина, что переместился центр восстания? Надо призвать к ответу тех, кто виновен в провале! Во всем этом надо как следует разобраться!

— И все-таки мы установили рабоче-крестьянскую власть. Целую неделю управлялись без царя-государя, а вы разбежались, не сделав ни единого выстрела.

И тогда, охваченный каким-то дьявольским искушением, я взорвался:

— Вы вот восстали, а что из этого вышло? Погибли тысячи товарищей, а вас все равно разгромили!

— Как ты мог это сказать? Член военной тройки и командир отряда!

— И твой шурин был назначен командиром отряда, а не восстал.

— Капитулянт. Такие, как ты и он, помогли врагу справиться с восстанием.

Гаврил не сдержался и замахнулся. Я качнулся от звонкой пощечины — она была неожиданной, как вспышка молнии. В ушах у меня звенело. Кровь бросилась в голову.

— Я капитулянт?! — крикнул я, выхватив пистолет.

Я негодовал. Из глаз текли слезы обиды, лицо свела судорога, горло сжала спазма.

— Стреляй в меня! Ну! Чего ждешь? Пули не выпустил во врага, убей теперь товарища, своего командира!

Я скорчился от боли. Не помню подобной муки. Ничего не видел. Только чувствовал, как, словно град, меня били его слова:

— Разгром, говоришь! Нет! Это не разгром, а школа для нас, для партии! Первое в мире антифашистское восстание подняли! Оно нас научит, как победить в следующий раз. Поражение в этом восстании откроет путь к успеху в следующем. Как ты не можешь понять, что кровь павших борцов на наших знаменах позовет на борьбу за будущую социалистическую Болгарию весь народ.

Страшное обвинение. Я стоял и дрожал. «Капитулянт! Изменник!» — звенело в ушах. Это был не шум деревьев, рано побагровевшие листья которых срывал ветер и бросал мне в лицо, а тысячи голосов погибших повстанцев. Как жить дальше? Куда скрыться? За границей все будут считать меня изменником. А я ведь знаю, как поступают о изменниками. И в голову пришла мысль покончить с собой. Я подумал о близких. Пусть им останется незапятнанное имя мое, имя революционера, хоть и не принявшего участия в восстании, но ушедшего в одну могилу с повстанцами. Я сам вынес себе приговор. Но вот я почувствовал, что кто-то приближается ко мне. Это был Гаврил, он боялся, как бы я не привел в исполнение свой приговор. Все во мне дрожало.

— А ну-ка спрячь пистолет! — резко остановил он движение моей руки. — Мне горько видеть, как ты, сподвижник Георгия Димитрова, член руководящей тройки, человек, который поднимал народ на восстание и всего лишь месяц назад на учении показал, как надо брать власть, теперь, в решительный час, пал духом! Мой шурин не стал командиром, фашисты пощадили его за капитулянтство, но ты… революционер, сын своего класса… Георгий Димитров спрашивал меня, где ты и что делаешь. А я не знал, что ответить ему. Неужели ты не смог понять, где правда?

Снова я стоял как потерянный. Первый раз это случилось той ночью, когда я получил приказ об отмене восстания, второй — сейчас.

— Народ был готов к восстанию. И Центральный Комитет, наши испытанные руководители привели в исполнение волю народа. А те, кто остановил вас, рано или поздно ответят перед народом.

Только сейчас я посмотрел на Гаврила. В его больших добрых глазах я увидел следы слез.

Мы оба спрятали оружие. Оно еще потребуется нам. Граница осталась позади. Гаврил показал себя настоящим руководителем, человеком и товарищем. За границей были и люди колеблющиеся, которые открыто осуждали восстание. Меня возмущало неверие, но я был не в силах разубедить их. Генов же и здесь, на чужой земле, вдохновлял нас и сплачивал наши ряды. Когда понадобилось доставить в Болгарию обращение Васила Коларова и Георгия Димитрова «Выше голову», он без колебаний пришел ко мне.

— Я верю в тебя. Ты справишься с этим ответственным поручением.

— Конечно, ведь за мной долг…

Перейдя границу, я установил связь с нашими людьми. Мы распространили письмо по всем районам страны. Затем я расквитался с некоторыми мироедами и покинул испепеленную и залитую кровью родную землю.

— Убили Даскала, — сообщил я Гаврилу по возвращении. — Помнишь, он чуть не утонул. После его гибели жена родила ребенка, которого назвала именем отца.

— Остался сиротой, бедняга! — Гаврил вздохнул.

— А мы рассчитались с его убийцей.

Генов и за границей неутомимо работал. Ему удалось превратить эмигрантский лагерь в школу для подготовки нового восстания. А в Москве наш клуб стал революционным штабом. Гаврил высоко держал знамя Сентября и яростно срывал маски с тех раскольников, которые привели восстание к скорому разгрому. Он не позволял и слова сказать против Георгия Димитрова и Васила Коларова. «Они герои, вы пораженцы, а тот, кто дал сигнал отступления, — новый Иуда!»

Гаврил Генов не дожил до того времени, когда был разоблачен предатель, майор, проникший в штаб восстания. Когда Георгий Димитров после блестящего разоблачения гитлеризма на Лейпцигском процессе приехал в Москву, встретившую его как своего любимого сына, он увидел в нашем клубе некролог, извещавший о смерти Генова. Опустив голову, глубоко потрясенный, вождь сказал: «Он был молотом, а не наковальней».

Первое свободное повстанческое утро! Первые шаги к свободе!

В день начала восстания солнце застало Васила Коларова и Георгия Димитрова на пути к небольшой станции Боровцы. Все вокруг словно изменилось в этот день — земля, небо, люди. Путники переночевали в маленьком селе. Но какой же это сон, когда всю ночь напролет лихорадочно ждешь рассвета, торопишься выехать в занятый повстанцами город, где уже управляют рабочие и крестьяне и где свободно развевается красное знамя! По пути из Софии им пришлось пробиваться через многочисленные вражеские засады. Теперь опасность осталась позади. Здесь граница освобожденной Болгарии. Им хотелось наверстать потерянное время и поскорее попасть в центр восстания. Но в эти ранние часы поезда не было, и чиновник на станции беспомощно пожимал плечами: