Стоян Даскалов - Огненные зори

— Ну что, убедился теперь, что я жив? Иди расскажи всем. Скажи моим старикам.

— Ваши ходили посмотреть на крест и плакали.

— Скажи им, чтобы не плакали.

Замфир нахмурился и, повернувшись к товарищу, сказал:

— Знаешь, какая мысль пришла мне в голову? Эта могила должна стать могилой наших врагов.

И быстро проговорил, повернувшись к пареньку:

— Послушай, возвращайся в село и принеси мне краску.

Паренек обрадовался поручению. Как и вся молодежь не только из их села, но из целого края, он готов был сделать для Замфира все.

— А какой краской написано: «Здесь покоится умерший Замфир Попов»?

— На белой еловой доске черной краской.

— Вот черную мне и принесешь.

Парень задумался.

— Где же найти черную краску? Да и не подозрительно ли это будет? А нельзя дегтем?

— Можно. Принеси деготь!

— Зачем же его приносить из села. Он и здесь есть. Дегтярница висит на балке у входа.

— Очень хорошо, очень хорошо! Иди домой и больше не показывайся здесь.

Но юноше не хотелось уходить.

— Хочу посмотреть, что вы будете делать.

— Ты догадываешься, что мы собираемся предпринять, но как это сделаем — не увидишь.

— Почему? — опечаленно спросил верный ятак [13] Ятак — человек, сочувствовавший, помогавший партизанам и повстанцам. — Прим. ред. .

— Потому что мы готовы ко всему.

— И я тоже!

— Да, но, если потребуется, мы можем и в бой вступить.

— Я же ведь комсомолец, дядя Замфир.

— Ты нам понадобишься для другого. Ступай! — Замфир погладил юношу по голове, и тот почувствовал, как от этой ласки обида исчезла. И все же не так легко было расстаться с повстанческим командиром, ставшим легендарным для друзей и грозным для врагов.

— Возвращайся и скажи всем, чтобы не отчаивались. Мы живы, жива и партия, она будет жить и бороться до полной победы над монархо-фашизмом.

Паренек пошел в село.

— И не иди через Шумнатицу, иди напрямик, через Гориняк.

— Знаю, спущусь по тропке, и никто не увидит меня.

— И скажи отцу, чтобы этой ночью сидел дома.

Парень медленно удалялся от тайника и загона, шел, оглядывался, пока не скрылся в лесу.

На следующее утро, когда овчар, перекинув через плечо сумку с хлебом, шел к загону, он увидел, что крест, поставленный у дороги возле леса так, чтобы его все видели, по-прежнему торчит над могилой. Но теперь после слов «Здесь покоится» была вставлена частица «не», и получилось «Здесь покоится не умерший Замфир Попов». А дальше сверкающей на солнце черной краской было дописано: «…а монархо-фашизм». Овчару понравилась эта надпись, но он удивился, кто же осмелился переделать старую. Овчар был первым, кто увидел новую надпись, — люди еще не вышли на работу. Солнце еще только поднимало над горизонтом свою огненную голову. Со стороны села доносились стук колес и пение петухов. Синеватый туман лениво стлался над домами. Овчару очень хотелось увидеть, как люди примут «смену покойников». Это был бунт, призыв к борьбе. Новая надпись была для врага чувствительным ударом. Но где взяли краску? И когда сделана новая надпись? Как блестит эта черная несмываемая краска. Почему она не впитывается в дерево, как всякая другая?

Овчар медленно зашагал к загону. Его царвули развязались. Завязав их, он отломил кусок хлеба, поел, потом свернул к Стубле, напился воды и умылся. Посмотрев на село, заметил, что люди у дороги столпились кучей и о чем-то переговариваются. Но вот из села на коне примчался Барбиняк. Он разогнал толпу и ногой повалил крест, затем взвалил его на плечо, сел на коня и поскакал к общинному управлению.

Когда овчар подошел к загону, овцы недовольно заблеяли, словно упрекая хозяина, что он забыл о них. Другие отары уже белели на склонах, а его стадо еще не покидало загона.

— Рррр-ба-а! — крикнул овчар, овцы узнали его и навалились на ворота так, что те затрещали.

Он открыл ворота и выпустил овец. Собака, свернувшись в клубок, дремала под стрехой. Овчар повесил сумку на забитый в столб гвоздь, откашлялся и, озираясь, направился к лесу. Осторожно подойдя к тайнику, постучал палкой по стволу дерева, но на сигнал никто не отозвался. Жаль, что они ушли и он не может поделиться с ними своей радостью. Вернувшись к сарайчику возле загона, он заметил на земле капли дегтя. Овчар взглянул на буйволиный рог, служивший дегтярницей. Тот висел на прежнем месте, но в рог было воткнуто гусиное перо. По рогу на землю стекали свежие капли дегтя.

— Вот она краска, что так блестит! — И он догадался, кто исправил надпись на кресте. Овчар сразу же растер ногой капли на земле, затем тряпкой вытер черные следы на дегтярнице. Теперь уж ничто не могло вызвать подозрения — следы уничтожены. Овчар успокоился.

Вечером к загону на лошади подъехал Барбиняк и приказал овчару явиться в общинное управление.

— Зачем это я вам понадобился?

— Что-то у тебя не в порядке. То ли с поземельным налогом, то ли с налогом на овец. Словом, тебя вызывают.

— На кого же я оставлю овец?

— Хорошо, я скажу Крскяне, чтобы сменила тебя.

Овчар задумался, но ничем не выдал своего волнения. Если это относительно налога, размышлял он, повестку принесли бы домой или сюда. Не хотят ли его впутать в эту историю с крестом? Но ведь он был в селе! И соседи это подтвердят. Когда они приходили зачем-то к его жене, он в другой комнате плескался в липовом корыте и слышал, как они спрашивали: «Где твой муж?» Жена ответила: «Здесь, моется». Он ответил Барбиняку:

— Чего же нам играть в кошки-мышки? Пойду посмотрю, в какую историю вы хотите впутать меня. — И, загнав овец, старик пошел в село.

Уже смеркалось, когда овчар подошел к управлению. Войдя в комнату старосты, вздрогнул и замер в дверях. В комнате находился его сын. Рядом со старостой стоял полицейский пристав.

— Ну вот, вы оба здесь. Скажите, где скрывается Замфир Попов, и мы вас выпустим. Иначе в тюрьму обоих.

— Не видели мы ни Замфира, ни черта лысого.

— А у нас имеются совсем другие сведения — вы его видели и помогали ему. Выбирайте, что вам дороже — ваша жизнь или его?

— Ничего не знаем. Пусть говорит тот, кто знает.

— Ведите их! Раз решили сгноить себя за какого-то разбойника, пусть идут в кутузку! Там поймут, кто похоронен — монархо-фашизм или их коммунистическая вера!

И погнали отца с сыном, не дав зайти домой, взять белье и хлеб и сказать близким, куда их ведут.

И тогда власти прибегли к испытанному средству — предательству. По селам разнесся слух, что тот, кто выдаст Замфира, получит большую награду. Но черной души не нашлось. Арестовали подозрительных лиц, подвергли их истязаниям, вынуждая признать, что они ятаки Замфира, и сказать, где они его прячут. Никто не проронил ни слова. Позвали Крскяну, воспитанницу отца Замфира. Начальство знало, что отец Замфира, священник, был стойким человеком и, если бы даже он знал, где скрывается сын, ни за что на свете не выдал бы его. А мать, тихая и слабая женщина, могла угаснуть, как свеча, не проронив ни слова. Только на их воспитанницу, Крскяну, власти могли надеяться.