Стоян Даскалов - Огненные зори

— Что?! — Я не поверил своим ушам, решил, что произошла ошибка, и крикнул что было силы:

— Это Центральный Комитет?

— Да, Центральный Комитет!

— Восставать нам, товарищи?

Последовал тот же ответ:

— Нет, мы сохраняем нейтралитет!

— Кто говорит? — нервничал я. — Георгий Димитров?

— Поймите, это решение Центрального Комитета! Сохраняем нейтралитет!

— Какой еще нейтралитет? Нас здесь триста человек с винтовками, ждем сигнала! Сейчас самый подходящий момент для захвата власти. Что происходит? Где Георгий Димитров? Свяжите нас с Георгием Димитровым!

Но голос в трубке повторил:

— Сохраняем нейтралитет! Пусть между собой бьется городская и сельская буржуазия!

— Позовите Георгия Димитрова!

Связь прервалась. Я положил трубку и огляделся — все неподвижно стояли вокруг меня. Бай Лесандри был бледен.

В этот миг дверь с шумом распахнулась, и в комнату вошел дед Тодор, основатель сельской партийной организации. Долгие годы его мучила чахотка, и он все реже и реже появлялся на наших собраниях. Теперь же, увидев костер с сеновала, где он спал и летом и зимой, старик поднялся среди ночи и пришел с края села, неся в руках треногую табуретку. Устав, он садился на нее, откашливался и снова спешил дальше. Падал, вставал и упорно шел к нам.

— Как, восстаем? — крикнул он радостно еще из дверей, держа табуретку под мышкой. На его лице играли отблески костра, глаза горели. Казалось, весть о восстании придала ему силы и избавила от болезни. Но мы видели, что в уголках рта у него алели сгустки крови.

— Указание получено, дед Тодор! Не восстаем! — сокрушенно произнес я. Старик выронил табуретку, и кровь прилила к его лицу.

— Но как же так? Как наши могли принять такое решение? Власть почти в наших руках, а мы отказываемся ее взять?

— Таков приказ! И мы, как дисциплинированные бойцы партии, должны разойтись по домам!

Три сотни вооруженных крестьян, готовых идти в бой, ждали нас. Языки пламени метались из стороны в сторону, костер разгорался, пламя стало багрово-красным, к нему нельзя было приблизиться. Как теперь погасить пламя, которое зажгло сердца этих людей? Сколько лет мы жили думами о восстании, а сейчас сами должны были сделать все, чтобы успокоить людей.

Нахмуренные горы как бы поднялись над селом. Выстрелы сотрясали их. Примчался всадник с письмом. Я прочел его. Писали земледельцы из города:

«Сразу же отправляйтесь с вашими людьми и включайтесь в сражение! Потом — каждому по заслугам! Сейчас нас уже ничто не разделяет. Пробил час установления рабоче-крестьянской власти!»

Свернув листок, я отдал его запыхавшемуся посыльному. Тот не взял письмо и продолжал стоять, удивленно глядя на меня.

— Но коммунисты из Кнежа и Оряхова восстали, и их отряды движутся к городу!

— Возможно! Скажите, что по указанию сверху мы соблюдаем нейтралитет.

Усталый всадник сел на коня, неуверенно оглянулся, потом пришпорил лошадь, и от копыт полетели комья земли.

— Как же так, другие восстали, а мы чего-то ждем? — окружили меня люди с винтовками.

— Если есть такое указание, оно действительно для всех.

Я сказал, что Центральный Комитет приказал не вмешиваться, но мое объяснение не удовлетворило собравшихся.

— Кто говорил с тобой? Почему не связался с Георгием Димитровым?

Люди были уверены, что Георгий Димитров, который выступал перед ними на этой площади, не мог принять такого решения. Он, конечно, за восстание.

— Я пытался говорить и с Димитровым, но мне ответили, что принято именно такое решение. И он сам не может не подчиниться ему.

Костер тлел до следующего дня. В селе появились захватившие власть заговорщики. Они изорвали оранжевое знамя земледельцев и бросили его в огонь. Поймали Лесандри и избили его прикладами, хотя он еще ночью выпустил арестованных кулаков. Вытащили из церкви попа, который бил в колокол.

— И ты связался с этим отребьем! — кричали ему. Потом его закололи у костра.

Мы попрятались, так как искали и нас. С поля доносился запах созревших хлебов и сена. А на залитой кровью площади медленно затухал костер, превращаясь в большое серое пепелище. Угасал, чтобы в сентябре разгореться по всему краю с новой силой.

Я ждал Гаврила Генова, секретаря окружного комитета партии, на станции Мездра — железнодорожном узле, служившем местом встреч с нашими агитаторами. Генов должен был приехать из Софии. До прибытия поезда оставалось несколько минут. Я ждал назначенного времени встречи, прячась за вагонами товарного поезда. Надо было постараться сделать так, чтобы нас не заметили, так как новая власть, пришедшая после переворота 9 июня и разгромившая земледельцев, добиралась и до нас. А Гаврил был известен всему округу — от Искыра до Дуная. Что он секретарь окружного комитета, знали не только наши люди, но и противники.

Генов без устали объезжал одно село за другим. Ведь в каждом из них были партийные организации. Повсюду он сплачивал их ряды, активизировал работу по идейному воспитанию и призывал вооружаться. «Ни одного коммуниста без оружия!» — говорил он. И мы выполняли все его указания, так как знали, что это необходимо и важно. Оружие мы закупали на складах, где власти хранили его после окончания войны. Сами военные тайком распродавали его, так что мы были вооружены неплохо. В последнее время Генов стал часто наезжать в наш Искырский край. «Вы ведь дверь в революцию! — говорил он. — Из Софии в наш округ революция пройдет через эти двери!»

Поезд с грохотом выкатился из ущелья и, пыхтя, медленно подошел к станции. Я зашагал вдоль вагонов. Вдруг кто-то сзади схватил меня за воротник. Я обернулся и увидел улыбающегося Генова. Как я не заметил его раньше? Как и было договорено, мы сразу же направились в село. Хотелось поскорее узнать новости из Софии, где Генов принимал участие в работе партийной конференции.

9 июня коммунисты Вратчанского округа были готовы восстать вместе с земледельцами. И несмотря на решение Центрального Комитета о сохранении нейтралитета, наши люди из Бяла-Слатины, Кнежи и Оряхова присоединились к восставшим земледельцам. Гаврил, хотя и не был согласен с решением ЦК, все же подчинился и приказал нашим людям не выступать. И вот теперь нам хотелось узнать лично от него, какое решение принято на конференции в Софии, будем ли мы продолжать соблюдать этот нейтралитет и до каких пор. Чтобы нас не проследили со станции, я повел Генова через заросли вербы.

Но до села мы не дошли. Остановились на берегу реки Искыр, против тоннеля. Улегшись на еще теплую траву, мы не решались так сразу начать волнующий разговор.

— Как Иванка? — спросил я о его жене, которую знал по партийным делам.