Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

Подошел к нему и с виноватой улыбкой протянул руку:

– Спасибо, Ефим Александрович. Запомню.

После этого памятного случая никогда персонажи моих рассказов и статей не ездили ни поездом, ни пароходом, ни лошадьми. И я сам тоже не езжу.

За время работы своей в «Новом времени» присмотрелся я и к остальной петербургской печати.

Правые газеты были немногочисленны и мало влиятельны. Не могли они похвастать и составом сотрудников. Ничего яркого, никого из выдающихся авторов. Общественным мнением, особенно в интеллигентских кругах, владели оппозиционные и революционные издания, из которых одни невольно, другие намеренно расшатывали государственные основы Империи.

Из умеренно правых газет, кроме «Нового времени», наибольшее распространение имел «Свет» В. В. Комарова. Печатался «Свет» в виде газеты небольшого формата, с убористым шрифтом, и читался главным образом в провинции, среди национально-настроенных мелких помещиков и чиновников.

Издатель его, Виссарион Виссарионович Комаров был красочной фигурой того времени. Убежденный патриот, ярый славянофил, участвовал он в борьбе за освобождение «братушек» и состоял у ген. Черняева начальником штаба. После балканской войны, издавая газету, он продолжал поддерживать связь с западными славянами, и редко кто из сербов, болгар или македонцев, приезжая в Петербург, не считал своим долгом побывать у Комарова, позавтракать, пообедать, а иногда даже переночевать. Милейший Виссарион Виссарионович не только кормил всех этих гостей, но и давал им деньги на общеславянское дело или на дело славянско-личное, не считаясь со своими средствами и с бюджетом газеты.

А бюджет этот был довольно неясным и определялся не бухгалтером, а просто ящиком письменного стола, куда издатель клал выручку от розницы и подписок. Какие суммы находились в этом хранилище, ни сам Виссарион Виссарионович, ни его заведующий конторой, точно не знали. Но зато редактор-издатель всегда мог быстро и в любую минуту определить, как идут дела. Если в ящике, – кстати сказать, никогда не запиравшемся на ключ, – пачки пятирублевок, десятирублевок и сторублевок не вполне прикрывали дно, образуя проплешины, это значило, что доход уменьшается; если же в ящике, наоборот, не только не видно дна, но он наполнен доверху и даже с трудом выдвигается, Виссарион Виссарионович догадывался, что бюджету газеты ничто, слава Богу, не угрожает.

Братья-славяне, приезжавшие в Петербург для личного внешнего займа у русских славянофилов, хорошо знали ящик Комарова, из которого владелец его в их присутствии вытягивал ту или иную бумажку и передавал на неотложные славянские нужды. В силу этого, естественно, в квартире Виссариона Виссарионовича всегда царило необыкновенное оживление: кто-то приходил, кто-то уходил.

А таких братушек-славян, будивших у наших славянофилов лучшие христианские чувства, наезжало в Петербург немало. Существовала у нас, например, славянофильская организация под названием «Славянские трапезы». Вдохновителями ее были граф В. А. Бобринский 125 125 Владимир Алексеевич Бобринский, граф (1868–1927) – политический деятель. Монархист. Член Думы трех созывов. Один из лидеров партии умеренно-правых. Лидер неославянского движения. Участник первой мировой и гражданской войн. С 1920 в эмиграции. Был сотрудником канцелярии великого князя Кирилла Владимировича. и сотрудник «Нового времени» Д. Н. Вергун. Время от времени организация эта устраивала банкеты с речами и докладами по славянским вопросам, и на подобные банкеты, разумеется, приглашались приезжие гости – сербы, болгары, македонцы. Гости сообщали собравшимся о жизни в их странах, жаловались на происки Австро-Венгрии, Турции, Англии. Собрания были довольно интересны, а иногда даже принимали страстный характер, как например, во время Мармарош-Сигетской истории 126 126 Судебное дело в Австро-Венгрии, начатое в 1903 против православных русинов. Процесс, продолжившийся в 1913, получил название по городу Мармарош-Сигет (сегодня – Сигету-Мармацией в Румынии). , когда Австрия, действительно, показала себя неприкрытой угнетательницей славян.

Комаров на подобных собраниях знакомился с гостями-братушками и гостеприимно приглашал их к себе на дом. Как-то раз его чрезвычайно растрогал один македонец, который горячо говорил о своей обездоленной Македонии, не имеющей не только самостоятельности, но даже простой автономии. Потрясенный этой речью, Комаров пригласил оратора к себе, стал ежедневно кормить его завтраками, обедами и подолгу беседовал.

Однажды македонец явился к нему с опечаленным видом. Поговорил сначала о своих подвигах в качестве повстанца в турецкую войну; высказал после этого несколько ценных соображений о том, как можно было бы из Македонии сделать великую славянскую державу. А затем вздохнул и сказал:

– А у меня лично, знаете, неприятность. Мой друг, который ехал сюда, в Петербург, из Скоплье, арестован по дороге австрийцами, a все деньги, посланные мне родными вместе с ним, конфискованы. Не знаю, как теперь буду я платить за номер в гостинице.

– Вот негодяи австрийцы! – возмутился Виссарион Виссарионович. – Об этом вы обязательно доложите на очередном нашем собрании! Но лично не волнуйтесь, пожалуйста. Оплату номера я беру на себя.

– Нет, нет, – возразил македонец. – Вы и так мне много давали. А, может быть, я смог бы спать у вас где-нибудь на кухне или в коридоре?

– Что вы! Славянского гостя – на кухне? Господь с вами! В таком случае, дорогой мой, спите у меня в кабинете! Я редко работаю по ночам.

Гордый македонец недолго отказывался. Перетащил из гостиницы чемодан и поселился у Комарова.

Сначала все шло хорошо. Македонец держал себя прилично, скромно; много и долго рассказывал о своей родине за завтраком, за обедом, за чаем, на ночь. В промежутках куда-то исчезал; к еде, как воспитанный человек, всегда возвращался точно.

И все было бы прекрасно, если бы не одна странная вещь. Как-то днем, в отсутствие гостя, отправился Виссарион Виссарионович в свой кабинет, чтобы достать из заветного ящика деньги, и натолкнулся на необъяснимое, даже вернее сказать – таинственное явление: ящик, несколько дней тому назад до верху набитый ассигнациями и едва выдвигавшийся, теперь двигался совершенно свободно. Мало того. Правый передний угол его был совсем пуст, и имел вид не легких проплешин, а начисто оголенного деревянного дна.

Виссарион Виссарионович застыл от изумления. В чем дело? Из домашних никто этого сделать не мог. Следов того, что в кабинет проникли воры снаружи, тоже заметно не было. Может быть – македонец?

Последнюю кощунственную мысль Виссарион Виссарионович с негодованием отбросил. Ему далее стало стыдно за себя: как низко нужно пасть морально и умственно, чтобы заподозрить в нечестности брата-славянина, бывшего повстанца, проливавшего кровь свою и турецкую!