Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

Если бы Виссарион Виссарионович был спиритом, как профессора Бутлеров, Вагнер и многие интеллигентные люди его времени, он мог бы получить объяснение. Ведь на спиритических сеансах бывают не только таинственные появления новых предметов в виде «аппортов», но и обратно – унос вещей неизвестно куда, «ампар».

Но Виссарион Виссарионович в подобную чертовщину не верил. И после мучительных колебаний решил посвятить в тайну денежного ящика одного своего друга.

Друг внимательно выслушал, подумал и твердо сказал:

– Гони его в шею!

– Кого? – изумился Виссарион Виссарионович.

– Да этого самого македонца!

– Ну что ты… Как не стыдно! Человек в молодости героем был, кровь проливал за освобождение.

– Все равно гони!

Виссарион Виссарионович, конечно, циничному совету своего друга не последовал. Наоборот, стал с македонцем особенно вежливым и даже при разговоре с ним стыдливо опускал глаза, чувствуя себя виноватым. Он даже не запер на ключ ящика стола, чтобы не обидеть гостя, а вместо этого решил подвернуть ящик внимательному наблюдению: будет ли с каждым днем уменьшаться его содержимое или увеличиваться.

Наблюдения, однако, привели к печальному выводу. После каждой ночи денег внутри оказывалось не больше, а меньше. С правой стороны пустота перестала изменяться. Зато в левом углу стало показываться грозное дно. Теперь сомнений не было: если дело будет так продолжаться, газету «Свет» придется закрыть.

Мучился Виссарион Виссарионович, мучился, не зная, как отказать македонцу, и наконец решил быть жестоким. После завтрака вызвал гостя в кабинет и твердо сказал:

– Ну, дорогой Мирко, простите меня… Но с сегодняшнего дня я приступаю к одной большой литературной работе и буду писать по ночам. Вот вам пятисот рублей на переезд в гостиницу. И затем буду я вам выдавать по сто рублей в месяц, пока не получите денег из Македонии.

Кроме газеты «Свет» и ее редактора-издателя вспоминается мне и другая газета из нашего национального лагеря – «Санкт-Петербургские ведомости» Эспера Эсперовича Ухтомского 127 127 Эспер Эсперович Ухтомский, князь (1861-1921) – дипломат, публицист, поэт, переводчик. Член Русского географического общества. Издатель «Санкт-Петербургских новостей» (1896-1917). .

В России все «Ведомости», за исключением «Русских ведомостей», были казенного происхождения. Предназначались они сначала для печатания правительственных распоряжений и материала официозного характера. Однако иногда давались такие газеты на откуп и частным лицам, известным своим правым направлением. Князь Ухтомский, если не ошибаюсь, получал от правительства двенадцать тысяч рублей в год за обязательное печатание правительственных объявлений и распоряжений, но в помещении остального материала считал себя вполне независимым.

«Санкт-Петербургские ведомости» были скучнейшей газетой. Когда-то раньше, в семидесятых годах во времена Корша, в них сотрудничали А. С. Суворин и В. П. Буренин, теперь же эти «Ведомости» влачили жалкое существование.

Помещались в них статьи о продовольственных нуждах, о развитии промышленности, о росте населения Империи и масса всяких сухих корреспонденций, особенно из балканских стран. Обычно никакого живого литературного материала в них не встречалось.

В силу этого газета имела очень скромный тираж, бумаги потребляла мало. И князь-редактор был доволен. Расходы не большие, от двенадцати тысяч кое-что оставалось.

И вот, по собственной ли инициативе, или по совету друзей, Эспер Эсперович пригласил в число сотрудников Александра Аркадьевича Столыпина 128 128 Александр Аркадьевич Столыпин (1863-1925) – журналист, поэт, политик. Младший брат П. А. Столыпина. После революции в эмиграции, жил в Белграде. , брата будущего премьер-министра. Александр Аркадьевич оказался талантливым публицистом-фельетонистом и сразу обратил на себя внимание читателей. На его имя и на имя редактора стали поступать письма с выражением удовлетворения по поводу того, что «Санкт-Петербургские Ведомости» становятся интересной газетой.

Но, по мере того, как Столыпин все более оживлял текст своими статьям, сам Эспер Эсперович становился мрачней и мрачней. Терпел он успех своего издания один месяц, другой, третий… И под конец не выдержал. Как-то раз прочел в присутствии Александра Аркадьевича принесенную им очередную статью и с негодованием воскликнул:

– Это черт знает что! Опять интересный фельетон написали!

– Ну так что-ж? – удивился Столыпин. – Слава Богу, если интересный.

– Да, вам легко говорить – слава Богу! А каково мне? Я, в онце концов, разорюсь! До вашего сотрудничества выпускал ограниченное количество номеров… На бумагу пустяки тратил. Кое-как перебивался. А теперь – розница увеличилась, подписка удвоилась. А я не коммерсант! Я не могу перестраивать газету на коммерческий лад! Пощадите мои нервы.

После такой оригинальной беседы Александр Аркадьевич не знал, что предпринять. Нарочно писать хуже? Но это обидно. Писать реже? Тоже не выход из положения.

Поработал он у князя еще несколько недель. И перешел в «Новое время», куда до самой революции давал талантливые «Заметки» на различные темы.

Справедливость требует указать, что наша политическая пресса, как правая, так и левая, стояла на большой высоте в смысле профессиональной честности. Брать деньги за рекламные статьи или заметки считалось у нас позором. Рецензенты, уличенные в подобных взятках, презирались коллегами и обычно изгонялись из состава редакции. И сами читатели привыкли верить отзывам и искренности мнений той газеты, которую покупали или выписывали. Только в области партийной полемики наши журналисты прибегали иногда ко лжи и подтасовкам, чтобы очернить политических недругов. Но это делалось уже не из корыстных или личных соображений, а ради «общественного блага».

Помню я, как однажды в редакцию «Нового времени» к передовику по вопросам внешней политики Е. А. Егорову явились дипломаты одного из враждовавших между собой балканских государств и наивно предложили 80 тысяч рублей за ряд статей в пользу проводимой их правительством политики.

Обычно хладнокровный и флегматичный Егоров на этот раз впал в чрезвычайное оживление. Схватил одного из дипломатов, более молодого, за шиворот и выкинул за дверь, а другому, более пожилому, показал рукой в сторону исчезнувшего его компаньона и крикнул таким громким голосом, каким не кричал, кажется, с раннего детства:

– Вон отсюда!

Конечно, дикая у нас была страна. Люди – грубые. И много лет спустя после указанного случая, находясь на Западе в качестве эмигранта, я часто вспоминал Егорова, при виде изысканных европейских газетных нравов.