Стоян Даскалов - Цветины луга

— Не отдадим!

— Вы же раньше его гнали, а теперь не отпускаете.

— Мы до самых главных дойдем, а его не отпустим! Будем просить назначить его директором завода! На заводе еще многое нужно сделать, организовать, наладить.

Начальство уже знало, что главный инженер предложил осуществить идею, которая пришла ему в голову в ту неспокойную осеннюю ночь, когда он стоял на косогоре…

Завод работал уже целую зиму. От его тепла снег долго не задерживался… Ранней весной Цветины луга опять заполнились людьми. Прибыла большая колонна длинных черных машин. На том месте, где полтора года назад его чуть не забросали комьями земли, стоял главный инженер, украшенный цветами. Люди выдержали испытания и сейчас казались преображенными. Только Дянко Георгиев, запуганный в свое время Солнышком, остался таким, как был. Он рассыпался в комплиментах перед главным инженером, сновал взад-вперед, готовый выполнить любое его распоряжение. Дянко думал, что теперь все пойдет хорошо и он с Марой будет счастлив. Но Мара презирала его. Пуск завода совсем отдалил от него жену. Мара уже привыкла безропотно нести бремя жизни и довольствоваться малым, брать у нее то, что она еще могла ей дать, иногда думая, что она просто устаревшая идеалистка. Она теперь жила так, как жили многие другие женщины: без волнений сердца, не давая воли чувствам. Наблюдая за современной молодежью, она пришла к выводу, что умозрительность в ней берет верх над эмоциональностью, что она не может чувствовать и переживать так, как ее поколение. Ей казалось, что интеллект разрастается за счет души. А она не хотела видеть будущее только в станках, чертежах и строительных лесах, видеть на месте человека робота, лишенного мыслей, чувств и волнений. Нет, ей не нужно такое будущее. Человек, построивший этот огромный завод и руководящий им, человек, от которого скорее можно было ожидать душевной черствости и расчетливости, сохранил способность волноваться и волновать других, душевную чистоту, отзывчивость и любовь к людям. Такому не скрыть богатства своей души. И она стала жить им, о чем он и не подозревал. Инженер стал ее вдохновением, вернее, пробудил его в ней, и без этого она теперь уже не могла жить. Ее деятельность без завода и без инженера была бы тяжелым бременем. Инженер был как бы источником жизни. Он щедро давал ее всем — и людям, и машинам. Без него машины были бы всего лишь бесполезным нагромождением металла, как и земля без человека стала бы пустыней. Высшее назначение человека, состоит в том, чтобы отдавать свои душевные силы всему, к чему он прикоснется. Без человека нет жизни. Любой ценой нужно стремиться сохранить в себе человека!

Видя гибнущего человека, Мара считала своим долгом помочь ему, тем более, что это был ее муж. Сам же он не боролся за себя. У него просто недоставало сил, чтобы выпрямиться во весь рост, а не тащиться по жизни ползком. И Мара, поняв это, искала другого человека — прямого, несгибающегося перед трудностями и невзгодами, гордого, смело идущего вперед. И она нашла его. Таким человеком в ее представлении был инженер. Даже если он покинет завод, все равно он не исчезнет из ее сердца. Случайно узнав от мужа, что он все-таки собирается уходить, она чуть не закричала от боли.

— Да, это все из-за Солнышка! Это его друзья стараются.

Она знала о неприятностях инженера, переживала за него, не спала по ночам.

— А может, его хотят повысить? Ведь когда хотят от кого-нибудь избавиться, то его повышают… — холодно сказал Дянко.

Он ничуть не догадывался о переживаниях Мары.

Мара испуганно посмотрела на Дянко и выбежала, не сказав ему ни слова. Дянко не понял, что он наделал. «Наверно опоздала в школу…» — подумал он, посмотрев на часы. Иначе он не мог объяснить ее поспешный уход. Разве мог он допустить, что известие об отъезде инженера так потрясет ее.

Мара шла быстро. Земля уходила из-под ее ног, фабричные трубы качались, как огромные сосны. Ей казалось, что теперь все кончено — машины переломаются, люди разбегутся и раскаленная сталь мартеновских печей лавой хлынет на завод. Огненной рекой потечет по улицам, и люди будут гореть подобно факелам. Опять вернется Солнышко и начнется серое, тусклое прозябание. Разве это жизнь? Куда пойти, что делать? Она забыла о муже, даже о ребенке. Забыла о том, что у нее свой дом, своя семья и своя жизнь, что ничто не связывает ее с главным инженером. Ничто, кроме чувства!

«Я должна пойти к нему и спросить, верно ли это?» Ведь без него ее жизнь станет пустой и никчемной. Откуда она возьмет вдохновение, веру и силу? В ком она найдет поддержку своим делам и думам? Кто даст крылья ее душе, чтобы она могла подняться, возвыситься над серыми буднями, кто заставит ее идти вперед?

Она вошла в кабинет инженера и беспомощно опустилась на стул.

— Больше не могу.

— Что случилось? — испуганно спросил он, оторвавшись от своей работы.

— Мне трудно так раздваиваться… — впервые посмотрела она ему прямо в глаза.

— Ничего не понимаю… — рассеянно сказал инженер, поглощенный своими мыслями о работе. Она заметила удивление инженера и попыталась взять себя в руки.

— Извини, что занимаю тебя своими делами, наверное, надоела тебе.

— Ты ведь теперь директор техникума.

«Разве тебе этого мало?» — чуть было не добавил он.

— Да, да! Благодарю!.. — продолжая смотреть ему прямо в глаза, машинально выговорила она. А хотелось сказать совсем другое.

— Извини меня, Мара… — собирая на письменном столе разбросанные бумаги и чертежи, виновато сказал инженер, — мне надо закончить проект…

— Что, опять что-нибудь не так?

— Нет, нет! Все в порядке! Все уже закончено, но завод ведь, знаешь, точно многоголовый прожорливый дракон. Всегда чего-то не хватает…

Он обычно говорил взволнованно и увлеченно, без тени раздражения, в его голосе всегда чувствовались теплота и нежность. Конечно, иногда в нем звучало разочарование, а иногда и тоска. Мара любила его слушать, словно он читал стихи…

— Мне, вернее, главному технологу, пришла в голову одна идея, вот я и делаю проект… Знаешь, какой?

— Поэму? — тяжело вздохнув, тихо произнесла Мара.

— Нет! Если заводские трубы с их дымом можно назвать поэмой, тогда ты права. Трубы сильно дымят и отравляют воздух. Чистый деревенский воздух сейчас насыщен миллиардами частиц копоти и сажи. Население жалуется… Врачи взбунтовались. Надо принимать срочные меры. Разве приятно смотреть, как на месте свежего зеленого бархатного ковра Цветиных лугов лежит черное безжизненное покрывало копоти. Прозрачные, как слеза, воды Выртешницы помутнели. Небо стало мрачным и неприветливым. Цветы зачахли, трава поникла. Даже, право, атомной бомбы не нужно. Этот едкий дым хуже атомной пыли. Перец, помидоры, капуста и огурцы пахнут сажей… На трубах установлены фильтры, изготовленные перед войной, да что в них толку. Мы решили избавиться от этой беды.