Стоян Даскалов - Цветины луга

— Все, экскурсия окончена! Пошли! — строго обратилась она к ученикам.

— О-о-о! — недовольно загудели ученики.

— Кому сказала? Ну! — крикнула она. Вокруг нее сгрудились более послушные. Но были и такие, которые делали вид, что не слышат. Они прилипли к машинам, и никакая сила не могла их оторвать. Мара послала за ними, но потом не выдержала и сама пошла их собирать по одному.

— Ну, пошли! Пойдем на опытный участок! Там поработаем! Хватит с вас! Целый час ведь на заводе!

— Нет, не хватит. Нам и дня мало!

— Вот закончите школу, всю жизнь будете здесь работать! Пошли! — и она повела прочь расшумевшуюся ораву.

Мальчишки на каждом шагу останавливались. Учительница подгоняла их, а сама все оглядывалась назад… С горем пополам доплелись до опытного участка, с неохотой принялись обматывать соломой молодые деревца, обкапывать их, готовя к зиме. Но дети есть дети! Скоро все огорчения были забыты, и поле огласилось гамом, визгом, смехом. Мара стояла в стороне. Ей было грустно, в глазах стояли слезы, что-то перехватило горло. Никто не знал, как она одинока. Школа заполняла собой дни и ночи, поглощала все ее время, но ей этого было мало. Были минуты, когда она не знала, куда деваться от тоски, и перед нею вдруг вставал вопрос: для чего все это? Учительниц, с которыми работала, Мара сторонилась. Она скрывала свои чувства, у нее не было подруг. Другие делились с ней своими переживаниями, а она молчала. Почему — сама не знала. Ей было стыдно выставлять напоказ то, что хоронилось в ее сердце. Это была ее тайна, и она ее ревниво берегла. Даже любимому вряд ли могла бы открыть ее. Она не любила раскрываться до конца, чтобы все было напоказ, как на витрине. Такова уж была она, Мара, таков был и весь ее род. У них было свое понятие об откровенности. Откровенность должна иметь границы. Она не могла, как другие, распахнуть душу и сказать: «Смотрите! Вот я какая!». Все голое ее отталкивало. Даже на себя голую не могла смотреть, казалась себе страховидной.

Мара делала это не для того, чтобы казаться привлекательней и интересней. Она не была кокеткой, которая любит играть с мужчинами, как кошка с мышками. Скрытность была ее врожденным качеством, она была замкнутой от природы. И чем настойчивее пытался кто-нибудь проникнуть в тайники ее души, тем непоколебимее было ее упорство. Она становилась совершенно недосягаемой и неприступной.

Несколько раз Дянко Георгиев пытался открыть запертую на десять замков душу Мары, но ничего из этого не выходило. Он понял, что если будет настаивать, то потеряет ее навсегда. И он отошел, решив, что лучше пока держаться на расстоянии. Некоторое время избегал встреч с учительницей. Она отвечала тем же. Дянко не знал, что у нее в мыслях, и выжидал. Но их разговор не прошел бесследно. Мара ему ничего не сказала, но однажды он увидел, что она ходит по домам подобно Игне.

— Ой, да как же так? Сидите дома, а кукуруза гниет неубранная. И не стыдно вам! Вы же на себя, на детей своих работаете.

Она стыдила нерадивых, и это оказывало свое действие.

— Эх, Велика! Нашла когда убирать и белить! Бросай щетку да иди на хозяйственный двор чистить кукурузу, а то она уже прорастать начала. В воскресенье приду с девочками из старших классов и побелим.

Каждому находила что сказать. Благодаря работе с детьми она знала все радости и беды их родителей, знала, к кому с какого боку подойти.

Она училась у Игны, полуграмотной крестьянки, как надо разговаривать с людьми, как находить слова, берущие за сердце, как завоевывать доверие. И хотя Дянко Георгиев ни о чем не просил, Мара поставила вопрос о помощи кооперативу на педсовете:

— Мы больше не можем стоять в стороне! Верно, прошло то время, когда учителями затыкали все дыры и они не могли заниматься своим делом, но, согласитесь, нельзя быть глухими к тому, что делается в селе. Школа не может больше оставаться островом не от мира сего, оторванным от хозяйства, от его жизни. Хороши воспитатели! Да и самим нам полезно поработать в хозяйстве. Этим мы дадим личный пример детям, докажем, что мы не чужаки в селе, что интересы их матерей и отцов, интересы народа — это и наши интересы и что в трудную минуту мы всегда готовы прийти на выручку. Вот это я и хотела вам сказать и давайте все как один включимся в кампанию по уборке кукурузы. Стыдно допускать, чтобы на наших глазах она гнила, а мы, как ни в чем не бывало, занимались своим обычным делом!

Она говорила так горячо, так взволнованно, что другим нечего было добавить. Она отрезала все пути для малейших сомнений и колебаний, все почувствовали угрызения совести.

— И как нам раньше это не пришло в голову? Но ничего! Лучше поздно, чем никогда! — сказала Савка, от которой, кстати, Мара ждала возражений. — Нужно только решить, как это оформить, ведь речь идет не о двух-трех часах, а о днях.

Директор сразу же нашла выход:

— Нам положено шесть дней в году на проведение экскурсий и шесть дней на общественно полезный труд. Используем эти дни для помощи кооперативу, а экскурсии проведем во время каникул.

Ученики и раньше помогали кооперативу, особенно при пасынковании помидоров. Кооператоры неохотно шли на эту работу, потому что им мало платили. Вот бабы и смотрели, как бы увильнуть да вместо этого покопаться у себя на огороде. Работу эту выполняли школьники, а деньги, которые им платили, шли на оборудование школьных кабинетов.

В тот же день учителя вывели ребят на лущение кукурузы и все село поняло, что значит помощь школы. А вечером хозяйственный двор кишел народом. Здесь были женщины, мужчины, дети. Огромные кучи кукурузы, от которых уже начало тянуть прелью и кое-где даже появились зеленые побеги, быстро начали таять. И, как всегда, когда школа во главе с директором за что-либо бралась, работа не только спорилась, но было весело, радостно, труд превращался в праздник. Для детей лущение кукурузных початков было забавой, и они, словно машины, то и знай отбрасывали голые кочерыжки, а пирамиды янтарных зерен росли и росли, будто кто-то разложил во дворе желтые костры. Дянко Георгиев ходил от группы к группе весь сияющий: ему было известно, кто был душой этого мероприятия. Ему так хотелось не отходить от нее весь вечер, но он сдержал себя и, вежливо поблагодарив всех учителей за помощь, ушел к девчатам.

Стоило ему появиться, как тут же вспыхивал смех.

— Ну, товарищ председатель, а где же ваша невеста? Выбрали наконец? Кто же она?

Девушки допытывались, словно хотели узнать, отвечают ли они сами на его условия.

— Черноокая или синеокая?

— Раскрасавица! — отвечал он уклончиво, чтобы не вызвать подозрений. Скажешь «черноокая» — синеокие будут в обиде:

— А-а-а! Знаем — учительница Мара!

Скажи он «синеокая» — тут же все ахнут: