Стоян Даскалов - Цветины луга

В годы страшной фашистской чумы сюда бежали самые смелые и непокорные. Здесь Туча ходил на явки со своими связными, которые приносили ему продукты, нужные сведения и оружие. Даже фашисты не дерзнули вырубить Челебийский лес. Он принадлежал в ту пору одному богатому жителю Софии, фамилия которого была Гладнишки. Собственник поручил охрану леса леснику, а сам наведывался лишь тогда, когда надо было заключить торговую сделку.

Лесник был из местных крестьян, раньше он служил в армии фельдфебелем и любил лишнюю копейку. Он брал с крестьян небольшие взятки, а сам делал вид, что не видит, как они рубят лес. Более предприимчивые рубили деревья не только ночью, но и днем, потом их продавали, а вырученные деньги делили с лесником.

Что для такого леса пятьдесят, сто возов дров в год! Все равно что клок шерсти с овцы. Ничего не заметно. А лес таким образом обновлялся, омолаживался. Орешчане обращались с ним по-хозяйски. Они знали, где рубить и как рубить. Лесник же поставил в селе огромный дом, открыл кабак, а когда подросла дочь, выдал ее замуж в город, построив там еще один дом. Орешчане покрывали лесника перед хозяином, их связывала круговая порука. А когда пришла свобода, лес перешел в собственность села. Его рубили понемногу на дрова и на строительство. Но чтобы вырубить Челебийский лес до пня, оголив холмы, — о таком никто из орешчан не мог и подумать. Но даже если бы нашелся такой полоумный, то ничего бы не вышло, так как лес перешел в собственность государства.

…Машины сделали то, на что двум селам потребовались бы месяцы.

Кинулись наутек волки и лисицы, бросив насиженные места. Усаживались вокруг толстых пней, точно вокруг падали, и выли, вещая лихо. Орешчане не спускали глаз с холма, откуда доносились скрежет и лязг. Но что они могли поделать! Казалось, фары тракторов, словно пилы, режут деревья под самые корни и рушат их на землю.

Председателя Дянко в селе не было. Он уехал с Марой в свою деревню, чтобы она немного пришла в себя после пережитых волнений. Кому было жаловаться? В домах зажглись огни, все село было на ногах, на никто ничего не предпринимал. Всеми овладело отчаяние. Никто не помчался в лес, не встал во весь рост перед машинами, не крикнул: «Стойте!».

Несколько дней ревели машины, и леса как не бывало. Вершина, которая раньше казалась тяжелой, грузной, стала ниже, невесомее. И хотя на ней лежал снег, ничто не могло скрыть ее уродства.

— Права была Игна. Эти люди хоронят село! А нам куда деваться?

Орешчане смотрели на голые холмы, и во взглядах их, словно птица со сломанным крылом, билось отчаяние. Куда ни повернись, везде следы ломки и разрушения. Тут поднимались в небо железные каркасы завода, словно страшные железные скелеты, от которых зияли ямы, рвы, будто земля побывала в зубах чудовищного хищника. Старое кладбище превратилось в одну огромную могилу, которая ждала мертвеца, а на новом, еще не огороженном, сплошь занесенном снегом, так что не видно было рвов, торчали три новых креста, образуя букет смерти. Люди лишились покоя, все валилось у них из рук. Каждый думал только о том, куда бежать. Бежать подальше от этих мест… Разыскивали родню в других селах и городах и ждали весны.

Первой покинула Орешец Тучиха. Ее мужу дали двухкомнатную квартиру в новом доме. Их сын учился в последнем классе гимназии. Весной должен был окончить школу и поступать в университет. Мать была уверена, что университет от них не уйдет: недаром же Туча имеет заслуги перед государством, так что ее Цецко, даже если не доберет нужного балла, все равно попадет на инженерный факультет. А инженеру место там, на заводе. И она не считала нужным больше сидеть в деревне. Она была не местная, родичей на селе у нее не было. Ее и раньше всегда тянуло в город. И все те годы, когда ее муж был председателем, она вела полугородской образ жизни.

Теперь же, когда село переживало трудные дни, она решила, что незачем больше мучиться. Все равно ничего не изменишь и ни к чему мыкать горе одной, как кукушка. Муж бывал дома все реже, а на стройке — она видела своими глазами — было немало женщин. Ей нравились синеблузые девчонки — техники, инженеры, плановики, крановщицы, а теперь, когда завод встал на ноги, к нему потянулись со всех сторон женщины всех профессий, и все молодые. Тучиха была в том возрасте, когда у женщин есть все основания беспокоиться за мужа, а кроме того, она не хотела мириться с тем, что им приходится жить в разлуке. Ведь не месяц и не два, а целых полгода!

— Да разве ж это жизнь! — жаловалась она соседкам и, не выдержав, отправилась к мужу на завод да там и осталась.

И только через неделю вернулась вместе с мужем на грузовике.

— Никак переселяешься на завод? — спрашивали удивленные соседки, кивая головами на нагруженный домашним скарбом грузовик.

— Да нет! Просто поеду на время к мужу. У него ведь язва, он не может питаться в столовке, буду ему готовить.

А когда на следующей неделе снова приехал грузовик и на него погрузили всю мебель, которая осталась в доме, женщины уже ни о чем не спрашивали. Они видели, как Тучиха лазила по окнам, снимая тюлевые занавески, и поняли, что это бегство.

— Раз уже Тучи снялись с места, то нам и бог велел!.. Нет для нас больше неба в родном селе!

В город выехала семья бывшего продавца сельпо Нецо. За ними потянулись и другие.

Сыботин застал Игну разгневанной, как Баба Марта [13] Так болгары называют месяц март. . Вместе с таянием снегов таяло что-то и у нее в груди, но она упорствовала, сопротивлялась, не хотела признать себя побежденной.

— Вот какова их цель! Дорваться до лакомого куска, а потом показать селу кукиш. Обманули народ. «Вступайте в кооператив! Социализм! Братство! Равенство!». А сами собрали манатки и смылись. Вот тебе и Туча! Сегодня здесь, а назавтра и след простыл! А мы должны расхлебывать всю эту кашу!

Сыботин никогда не мог переспорить жену. А уж если Игна сердилась, то это была настоящая фурия, и в такие минуты лучше было ей не перечить. Сыботин терпеливо подождал, пока улеглась буря, и осторожно повел разговор:

— А тебе кто мешает? Квартиру, если ты решишь переехать, и нам дадут. А так зачем она мне? Туча вот и вчера мне говорил: «Ну что ж ты, Сыботин, отстаешь? Давай переселяйся! Соседями будем». Обещают двухкомнатную, на одной площадке с Тучей.

— Нужна мне их квартира, дальше некуда! — вновь разлютовалась Игна, обдав мужа мартовским холодом.

— И чего упрямишься? Ну, разве можешь ты повернуть назад колесо истории?

Сыботин, поработав на заводе, наловчился вставлять, где надо, сильные, веские слова.

— Чего ты хорохоришься, буксуешь, будто трактор в болоте!

— Уезжайте хоть все! Я и не подумаю. Пойми это и заруби себе на носу!