Татьяна Перцева - Город уходит в тень

Зато я пешком исходила почти весь город. И теперь у меня в Эдинбурге есть любимое-разлюбимое место. Я когда там второй раз была, тут же побежала туда. Поклониться Бобби.

А дело было так: я наткнулась на итальянский магазинчик и зашла из любопытства. Мы с продавщицей тут же нашли общий язык, я долго слушала, как она на все лады костерит Берлускони, и сочувственно кивала головой. Только со мной такое может быть: в Эдинбурге, итальянцы, Берлускони…

А потом она вдруг спросила: видела я памятник Бобби? И рассказала его историю. Потом я прочитала книгу.

Бобби — это скай-терьер, небольшая лохматая собачка. Вообще-то, его полный титул — Грейфрайерс Бобби. Грейфрайерс — название кладбища ордена францисканцев и церкви при нем.

Бобби принадлежал ночному обходчику Джону Грею, служившему в эдинбургской полиции. Они были неразлучны в течение двух лет, но потом Грей умер от туберкулеза и был похоронен на кладбище Грейфрайерс, а Бобби поселился на его могиле, отлучаясь только чтобы пойти в ресторанчик, где его подкармливали, а самые сильные морозы пережидал в соседних домах. Он прожил на могиле хозяина 14 лет и умер в возрасте 16 лет. Однажды его даже хотели уничтожить как бездомную собаку, но лорд-провост Эдинбурга заплатил за его лицензию, а мэр города пожаловал Бобби ошейник с латунной пластиной, на которой было выгравировано: «Грейфрайерс Бобби от Лорд-мэра, 1867, разрешено».

После его смерти известная благотворительница Анджела Бердесс Кутт распорядилась поставить памятник-фонтанчик со скульптурой Бобби в натуральную величину.

А Бобби похоронили у входа на кладбище, недалеко от могилы хозяина. Красное гранитное надгробье было торжественно открыто герцогом Глостерским в 1983 году. Надпись на памятнике гласит:

«Грейфрайерс Бобби — скончался 14 января 1872 — возраст 16 лет — Пусть его верность и преданность будет уроком нам всем».

Эту надпись я не могу читать без слез. Сколько бы раз ни перечитывала.

Хочу в Шотландию.

Согласна даже на волынку.

На свете не так много городов, куда бы хотелось вернуться. Будапешт, Прага, Порто, Эдинбург, Лондон, Вена, Барселона.

Барселона. Оплот борьбы за независимость Каталонии. Многолетней. И, видимо, такой же безнадежной, как в Басконии.

Барселона. Море, пальмы, толпы туристов, океанариум, бульвар Рамбла, невероятная по легкости и изяществу архитектура. И Гауди, Гауди, Гауди… словно никаких других архитекторов там в помине не было.

Я была в Барселоне осенью. И первое, что увидела издали, — кладбище на горных террасах. Листья уже желтели, у памятника Колумбу собирались антиквары — была суббота. В подножии памятника были сделаны углубления, в них насыпалась разная мелочь, специально для туристов. Цены были соответственными.

Меня действительно поразили легкость и изящество этих словно пронизанных солнцем домов с кружевными балкончиками. Доменек-и-Монтанер, Жан Нувель, Сантьяго Калатрава…

Дома словно парят в воздухе. И посреди этого парения — дом Мила и дом Бальо. Я помню, как поежилась при виде дома Мила. Как-то отяжелил он мою душу. Не люблю кривых, изломанных линий.

Я помню, как ахнула при виде неоконченного собора Саграда Фамилиа. Поразительная неоготика. К сожалению, то, что сейчас достраивает японский архитектор Арата Исодзаки, идет в явный противовес замыслу Гауди.

Как ни странно, ни парк Гуэль, ни дом Гуэль не произвели на меня никакого впечатления. Особенно парк. Похож на огромный детский городок для детей-переростков, украшенный различными фруктами. Там же жилые дома есть, хотя они давно пустуют.

Гуэль, богатый промышленник, дал Гауди полную волю строить как тот пожелает. Тот и развернулся.

Не знаю. Многие в восторге.

Дом Гуэля находится чуть в стороне от бульвара Рамбла, самого веселого в мире. Я бродила там, любуясь выставленными на продажу птичками, ожившими статуями, веселыми клоунами, наслаждаясь общей доброй атмосферой. И даже потанцевала в хороводе, к которому каждый мог присоединиться.

Поэтому и опоздала на экскурсию с русским гидом. Пришлось идти с английскими студентами, что в конце концов оказалось счастливой случайностью.

В начале экскурсии гид объявила, что жена Гуэля терпеть не могла Гауди, дом и парк (видимо, и мужа тоже) и никогда в этом доме не жила.

Заметьте, я ее понимаю. Ох как я ее понимаю! Потому что с первого этажа на второй ведет не лестница, а винтовой пандус!

Это все равно, что подниматься на шпильках по ледяной горе. Нет, я была не на шпильках, но какая разница!

Хорошо, что английские студенты пожалели бедную даму и кое-как втащили ее наверх. Общими усилиями.

Гауди — определенно садист.

Позже гид сказала, что Гауди и Гуэля связывали некие особенные отношения, но поручиться, что это правда, — не могу.

Внутри довольно красиво, но не особо впечатляет. На крыше — те же глиняные ананасы, уже успевшие приесться.

Нет, Гауди не мой архитектор. Явно.

А Барселона прекрасна.

Что бы кто ни говорил, а я люблю Англию. Нежной любовью. Идет это от незнания жизненных английских реалий и от такой же нежной любви к английской литературе. Началось с Диккенса. Когда я в пятом классе была прикована к постели на полгода, мама носила мне книги из библиотеки газеты «Правда Востока». Библиотеки хорошей. И как-то сестра задумчиво спросила, почему мама не принесет мне «Домби и сын». Я расслышала как «Дом Биэсын» и поняла ошибку, увидев книгу. Проглотила. И навеки полюбила Диккенса, а потом — Голсуорси и Теккерея. И с тех пор не могу относиться к Англии как к обычной стране.

Приезжая в Лондон, я первым делом бегу на Пикадилли, а оттуда — на Трафальгар-сквер, поклониться своему герою адмиралу Нельсону.

Знаете ли вы, что по всем туристическим местам идет автобус, по-моему двадцать первый или двадцать третий? И проходит он у того места, где я предпочитаю останавливаться — у вокзала Паддингтон, в дешевых греческих отельчиках? Там минимум удобств, но они есть, минимум мебели, но она есть, больше и не требуется, чай не принцесса. Там полно греческих забегаловок, где очень вкусно готовят (только не английская кухня, бррр, представляете гарнир из вареных овощей? Просто вареных?).

Так вот, садишься и путешествуешь. В Национальную галерею сходишь. А никто почти не знает, что за углом Национальной — Национальная портретная галерея, и там я раскопала портреты принца-регента (была такая эпоха Регентства, когда за безумного короля Георга III правил его сын, принц-регент, будущий король Георг IV) и его любовницы, одной из многих, миссис Фитцсиммонс, а также Красавчика Браммела. Я совершенно неприлично обрадовалась.