Татьяна Перцева - Город уходит в тень

А в зоопарке было так тихо и мирно! Сосны высокие, воздух пахнет хвоей, зверушки: ворон там какой шикарный, черный с красными ушами и красным слюнявчиком! Написано: не кормить, но мы с какой-то женщиной подобрали желуди и скормили олешкам. Очень просили. Ну, от желудей им ничего плохого не будет. Я кормила под ворчанье Аллы, которая обличала меня в том, что вечно все сую в рот и вечно лезу не в свое дело…

А зато на Аллу напала коза. Козочка. Она разгуливала по аллее, просила лакомство, а не получив, встала на задние ноги, а передними уперлась ей в бок… еле Аллу спасли! Там же прогуливался абсолютно картинный петух с двумя то-о-о-о-олстыми наседками. А хрюн мирно спал в стойле домика, где все они живут.

Разговорились мы с женщиной, которая в зоопарке игрушки и сувениры продает. Она с горечью вспоминала времена гнусной советской оккупации. Как ее сын, закончивший Сельскохозяйственную академию — ту самую, что размещается в замке Бирона, — весьма уважаемое учебное заведение в этой аграрной стране, — был послан на практику в колхоз-миллионер, где всех работавших бесплатно кормили обедами, как по прибытии на место распределения ему сразу дали двухкомнатную квартиру, как прекрасно жили при оккупантах… А сейчас окончившие эту же академию мыкаются без работы.

На обратном пути нас вез тоже русский таксист, правда говоривший с сильным латышским акцентом. Те же самые разговоры — как плохо сейчас, как ему рассказывал отец…

Долго гуляли по Старому городу, с ощущением покоя и мира, несмотря на то, что случилось ночью.

А следующей ночью уже не спала я. Снова вопли «Зиг хайль» и довольно слаженное пение фашистского марша. Что-то насчет «дойче официрен»… И тут уже стало не по себе и мне. Голоса молодые. Это даже не страх был — сработало воображение. Почему-то представился тридцать седьмой год, Пивной путч, Ночь длинных ножей и т. д.

Я в панике разбудила Аллу. Пришла к ней в номер. Мы долго смотрели в окно, но продолжения не последовало. Так… мимолетность.

Позже гид нас убеждала, что такого в Латвии просто быть не может, это были заезжие болельщики. Но тогда при чем тут речи про Латвию на фашистском митинге? Не-е-е-ет. Фанаты фанатами, но и в Латвии неспокойно, а в Литве и Эстонии, говорят, и того хуже.

Зато днем мы прекрасно прогулялись в Сигулду. Какой чудесный город! Оказывается, на золотую осень в Сигулду съезжаются сотни туристов и пробка начинается от самой Риги. Там лиственные леса, что для Прибалтики редкость. Представляете, какая там красота, когда «в багрец и золото»…

Мы, конечно, рано приехали, но почему-то у меня постоянно вертелось в памяти стихотворение Вознесенского «Осень в Сигулде»…

Свисаю с вагонной площадки,

прощайте,

прощай, мое лето,

пора мне,

на даче стучат топорами,

мой дом забивают дощатый,

прощайте,

леса мои сбросили кроны,

пусты они и грустны,

как ящик с аккордеона,

а музыку — унесли,

мы — люди,

мы тоже порожни,

уходим мы,

так уж положено,

из стен,

матерей

и из женщин,

и этот порядок извечен,

прощай, моя мама,

у окон

ты станешь прозрачно, как кокон,

наверно, умаялась за день,

присядем,

друзья и враги, бывайте,

гуд бай,

из меня сейчас

со свистом вы выбегаете

и я ухожу из вас,

о родина, попрощаемся,

буду звезда, ветла,

не плачу, не попрошайка,

спасибо, жизнь, что была,

на стрельбищах в 10 баллов

я пробовал выбить 100,

спасибо, что ошибался,

но трижды спасибо, что

в прозрачные мои лопатки

вошла гениальность, как

в резиновую

перчатку

красный мужской кулак,

«Андрей Вознесенский» — будет,

побыть бы не словом, не бульдиком,

еще на щеке твоей душной —

«Андрюшкой»,

спасибо, что в рощах осенних

ты встретилась, что-то спросила,

и пса волокла за ошейник,

а он упирался,

спасибо,

я ожил, спасибо за осень,

что ты меня мне объяснила,

хозяйка будила нас в восемь,

а в праздники сипло басила

пластинка блатного пошиба,

спасибо,

но вот ты уходишь, уходишь,

как поезд отходит, уходишь,

из пор моих полых уходишь,

мы врозь друг из друга уходим,

чем нам этот дом неугоден?

ты рядом и где-то далеко,

почти что у Владивостока,

я знаю, что мы повторимся

в друзьях и подругах, в травинках,

нас этот заменит и тот, —

природа боится пустот,

спасибо за сдутые кроны,

на смену придут миллионы,

за ваши законы — спасибо,

но женщина мчится по склонам,

как огненный лист за вагоном…

Спасите!

Когда-то Вознесенский писал поразительные стихи, любимейший поэт… Последние его стихи я почти не могу читать.

Почти на парковке стоят ряды очень забавных рыцарей, современных, конечно, смешны-ы-ы-ых! С утюгами и сковородками, щетками и метлами…

Кстати, мы пообщались с чудесной женщиной-гидом Ларисой и двумя латышками. Одна торговала изделиями из янтаря, не ширпотребом, а хорошими и дорогими. Вот она чуть не рыдала по тому поводу, что русские перестали приезжать. А русские перестали. Приток туристов сократился, как сказала гид, на 80%. Что говорить, если нас было всего двое!

Вторая латышка торговала очень вкусными конфетами и печеньем. Я такой клюквы в сахаре — гигантской и почти сладкой, садовой — вообще не видела раньше. Очень дружелюбна. Говорила о том же: без русских туристов доходы сильно уменьшились.

Вообще, я там еле сдерживалась, чтобы не выпалить ставшую любимой за последнее время поговорку: «За что боролись…» Что теперь плакать — не нужно было гадости делать, ничего бы этого не было.

Посмотрели грот, услышали чудесную, но очень грустную легенду о Турайдской Розе, девушке, которая предпочла смерть бесчестию, побывали на ее могиле и в Турайдском замке.

За что я глубоко зауважала латышей — за стремление сохранить в неприкосновенности все памятники былого. Как сравню с родным Ташкентом, сердце переворачивается. Представляете, на могиле Турайдской Розы сохранен ствол дерева, посаженного много-много лет назад безутешным женихом… стоит, рядом с новым деревом…

В последний день перед отъездом нас повезли в Юрмалу. Чудесный приморский городок с очень красивыми своеобразными домами, прекрасным песчаным пляжем.

Там жаловались, что русские ушли, что Юрмала опустела, что многие рестораны и заведения уже закрыты, потому что сезон, считай, кончился, убытки большие, доходов никаких.

Честное слово, я и на этот раз сдержалась. Насчет «за что боролись».

Часа полтора я сидела на берегу, дышала и радовалась. Солнышко, тепло, водичка, воздух — что еще человеку надо? Алла — человек энергичный, она гуляла. Я — плюхнулась на скамейку и возрадовалась.

Вот и все путешествие. Обратный путь перенесли легче, потому что первая таможня в 10, вторая — в 12. Все не два и четыре…