Татьяна Перцева - Город уходит в тень

Когда-то мы ночевали во дворе всем домом. Когда-то до поздней ночи вели разговоры на скамеечке. Когда-то сидели на крыльце Милы Покровской и слушали первые долгоиграющие пластинки с опереттами.

Когда-то…

Я помню старую затрепанную домовую книгу, которая хранилась у тети Фроси, нашего управдома. И себя одиннадцатилетнюю, стерегущую во дворе коляску с крохотной спящей Ирочкой Могилевской.

Когда-то…

Он очень прочный был, строился основательно. После землетрясения выяснилось, что в нем, единственном на всей улице, есть сейсмопояс. Деревянную лестницу и полы из крашеных досок меняли один раз. Странно, правда? Менял тогдашний ЖЭК, бесплатно. Сейчас тамошние власти даже асфальт в центре не меняют, требуют, чтобы жильцы домов оплачивали. Потрясающие, типичные для тогдашнего Ташкента фанерные потолки с фанерными же узорами. Если бы уход бережный и забота — мог бы простоять десятилетия.

И ничего этого больше нет. Нет и никогда не будет. Вырублено, вытоптано, снесено, разметено.

И все мы, когда-то жившие, может, и не одной семьей, но достаточно дружно, разом лишились дома.

Поэтому те, кто остался в живых, еще остался: Лора Осадчук, Ванда Княжевская, Тома Корсунская, Ира Могилевская, Сережа Макаров, Майя Томлинг, Жанна и Марта Батановы, Саша Покровский и я — провожаем наш дом в последний путь. Я бы выпила не чокаясь. Как по покойнику.

Вечная память нашему родному дому. Которого больше нет и не будет. Как и родины. Уничтожили.

Вечная память.

«Очень большая просьба к Вам. Расскажите про жизнь местных жителей, узбеков в те годы. Какие у Вас воспоминания, впечатления? Расскажите про общение, коммуникацию Вашего сообщества с узбеками в те годы? Как они жили, происходило ли соприкосновение общин? Была ли узбекская интелегенция 1 1 Орфография автора сохранена. тогда? Мне очень интересно. Если впечатления „не очень“ — можно так и написать эти два слова. Настаивать не буду».

Из комментария Акмала Турсунова к одному из моих очерков.

Поэтому пишу. Хотя, видит Бог, не знаю, с чего начать… Я столько раз излагала свои воспоминания и впечатления о той жизни, но никогда не выделяла ни одну нацию. В Ташкенте, многонациональном городе, это было странно и не принято. Но напишу, как умею. Предупреждаю: исключительно о Ташкенте. Вернее, исключительно о ташкентских узбеках.

Когда нынешние молодые и рьяные повествуют об ужасах оккупации и колонизации, я только глаза таращу: откуда они все это берут? Причем я столько раз объясняла, что единой республикой, а позже и государством Узбекистан стал только после присоединения к России, а до того был разделен на ханства и эмираты, где царили в полном смысле слова проказа, туберкулез, лейшманиоз, малярия, ришта и тому подобные «прелести», особенности школ нелицеприятно описывал Садриддин Айни, а выучиться можно было только на муллу, кади, кори (чтеца Корана) и т. д. Скептикам предлагаю прочитать книги моего любимейшего узбекского писателя Абдуллы Кадыри «Минувшие дни» и «Скорпион из алтаря». Может, хоть это их чему-то научит.

Но на все эти вопросы, включая мой коронный: почему нынешние узбеки вместо того, чтобы насладиться свободой и мустакилликом, предпочитают подметать улицы российских городов? — я ответа не получаю. Поэтому постараюсь написать как можно более объективно. Если что не так, меня поправят, поскольку свидетелей тех лет еще осталось немало.

Я действительно считаю тогдашний Ташкент раем. В котором уютно жилось всем. Независимо от национальности. Никого, а уж узбеков в первую очередь, не унижали и не оскорбляли. Жили по-разному. Кто побогаче, кто победнее. Побогаче — работники торговли и так называемые артельщики. Что-то вроде нынешних кооператоров, производивших модные товары. Ну и хорошие портные и парикмахеры.

А теперь главное: Ташкент фактически делился на два города: Янги Шахар и Эски Шахар. Новый город и Старый город. Большая часть узбеков жила в Старом городе, но и в Новом их было предостаточно, особенно после землетрясения, когда старогородские мазанки снесли и стали давать квартиры везде, где строились новые дома. И на Чиланзаре, и на Высоковольтной, и в центре.

Эти города делились на множество городков поменьше. В каждом были свои неписаные обычаи. Если в Старом городе мусульманские обычаи соблюдались строже, то в центре были смягчены.

Еще в конце пятидесятых я встречала на Чорсу женщин в паранджах. Да что там на Чорсу — на Алайском. Потом постепенно они исчезли. Думаю, при нынешнем возрастающем влиянии мракобесов снова появятся. Хиджабы уже появились, хотя я в жизни не видела хиджабов в советском Узбекистане. Замужние женщины-узбечки носили косынки, лихо завязанные на затылке. А иногда и посаженные набок.

Судя по тому, что пишет певец Кукчи Фахим Ильясов, законы были довольно старозаветные. На Кукче в основном жили узбеки и татары. Русских было немного, но все знали узбекский — сказывалось окружение.

Девушки-узбечки из состоятельных, высокопоставленных семей модно одевались, и даже мини-юбки их не смущали. Их не угнетали, как старогородских келинок, и уж точно не били, как бьют сейчас.

Они не уезжали на заработки. Они учились, работали, жили. Когда я читаю, что по числу проституток за границей Узбекистан вышел на первое место, у меня дыхание перехватывает. Тогда за одно слово «джеляб», брошенное в адрес девушки, могли убить.

Как меняются времена!

Как жили узбеки? Да как все. На рынках торговали исключительно узбеки, либо приезжие со своим урожаем, либо перекупщики. Правда, цветочницы почти все были русскими. На заводах рабочие были всех национальностей, но больше русские. В Старом городе женщины не работали или почти не работали.

В шестьдесят восьмом году я проводила предварительную перепись в Старом городе, как раз на том месте, где сейчас гостиница «Москва». Стояла очень холодная зима, мороз доходил до минус 20, и мне пришлось заходить в каждый дом. Одни женщины, старики и дети. Мужчины работали. Никогда не забуду, как в самой глубине домов мы с мужем, который мне помогал, обнаружили дворец с фонтаном внутри, устланный коврами, как из «Тысячи и одной ночи», и роскошно одетую хозяйку, которая с гордостью именовала себя первой женой. Мы ушам не верили. Но все оказалось правдой.

Более современные узбечки работали, хотя имели семьи, детей. В Инязе, где я работала после окончания университета, завкафедрами психологии и педагогики были узбечки.

Подчеркиваю: узбечки одевались по последней моде, чем очень злили старогородских стариков. Мини-юбки они называли позором. А когда в моду вошли макси, меня хвалили все проходившие мимо старички, считавшие меня образцом скромности.