Василе Василаке - Пастораль с лебедем

Долго вспоминали то собрание — сколько дров потом наломал Хэрбэлэу! Долго еще верховодил он в селе, но первым делом принялся за Кручяну. Ничего удивительного, тот объявил себя всезнайкой. Изволь, покажи, на что сам способен, докажи, что не оклеветал руководство. Собрания не проходило, чтобы председатель не облил грязью Кручяну. Крыл, как хотел, особенно напирал на отсутствие чувства коллективизма и называл Георге не иначе как «враждебным элементом». Тот в долгу не оставался, и со стороны могло показаться, будто в селе Бычий Глаз больше митингуют, чем работают.

— Опять собрание, бре? Тебе не надоело?

— А что? Уполномоченный приедет с очкариком из газеты — Кручяну в редакцию написал. Пошли посмеемся, все равно кино не привезли…

Шли в клуб, а там уже вокруг Георге жужжали болельщики. Все дружно ратовали за общее дело, но шло время, и взбучку почему-то получал один Кручяну…

— Георге, главное, не тяни резину, — наставлял какой-нибудь активист. — Жалобу подписал? Тебе и начинать. Вон товарищ из газеты сидит, пусть слушает. И не церемонься, фактов сыпь побольше, тут бояться нечего, ты — «критика снизу». Начинай так: «Пускай товарищ Хэрбэлэу объяснит, по каким соображениям спустил воду из трех колхозных прудов. Любой сопляк в селе знает — они не только поили нас, но и кормили. Это были наши дойные коровушки! Летом по пять машин рыбы вылавливали, отвозили в райцентр — плохо? Чем помешали пруды товарищу председателю?»

Георге, однако, не спешил:

— Ребята, знаю я, что он заладит: «А какие теперь на той земле помидоры? Какая капуста и перцы…» Этим его не сковырнешь.

— А ты снова спроси: «Пусть так, но где ты берешь воду, товарищ Хэрбэлэу, чтобы поливать огороды? Ведь ты уже загубил подземные источники…»

Георге качал головой:

— Так он, черт лысый, набурил артезианских колодцев…

— Вот и надо разобраться. Тут уж мы выступим, ты только начни. К чему возня с колодцами, если есть готовые пруды? И потом, какой хозяин станет поливать сразу артезианской водой? Надо, чтобы нагрелась, правда? И умник Хэрбэлэу давай гнать бульдозеры и рыть новые пруды! Теперь из них насосами гонят воду к помидорам. Значит, хвост вытянет, да нос увязнет!

— Ага, понятно. Но надо сказать, что после этого появились солончаки и болота!

Так и препирались о болотном комарье и испорченных выпасах, о пропавшей рыбе, которую теперь везли из города, мороженую, морскую. Будто завелась в селе нечистая сила и без устали науськивала Кручяну на Хэрбэлэу и Хэрбэлэу на Кручяну. Те, как два барана, готовы были биться, пока черепа не раскроят, а друзья-товарищи подзуживали:

— Здорово ты ему влепил, Георге!

На собрании вдруг кричали из зала:

— Георге Кручяну хочет выступить! — а сосед справа нашептывал ему на ухо:

— Ну, Джику, покажи ему, где раки зимуют.

Пололи, пахали, веяли, сажали, а разговоры сами собой заводились о распре. Где бы ни встречались люди — в поле, в буфете, на крестинах или просто посреди дороги, обязательно перекинутся словечком:

— Был вчера в клубе? Ну и как? Я думал, от Хэрбэлэу мокрого места не останется…

А разрешилось все само собой: через год вернулся из партшколы прежний председатель, принял от Хэрбэлэу дела, и первой его заботой стало покончить со слухами и склоками. Был он человек опытный, силен, как говорят, и в стратегии, и в тактике. На общем собрании объявил:

— Давайте начистоту, товарищи. Выскажитесь, кто чем недоволен, за что возьмемся в первую очередь.

Сразу загомонили:

— Уволить кладовщика!

— На складе черт ногу сломит!

— Гнать в шею всяких паразитов!..

— Ясно, понял. Предлагаю избрать новую ревизионную комиссию. Ваши кандидатуры?.. Да, еще просьба, товарищи. Видите на дверях ящичек? Пожалуйста, без смущения, опускайте туда свои предложения или жалобы в письменном виде. Мы их сообща обсудим.

Селу понравилось, как взялась мести новая метла. Тогда-то и выбрали Георге председателем ревизионной комиссии. Новый председатель колхоза остался доволен: комиссия — опора руководства, лучше Кручяну человека не найти, с надежными «тылами» и авторитет завоюешь, и доверие подчиненных. Этот штрих был необходим, как цветочек к модельной шляпке…

А потом случилось невероятное, никто и помыслить о таком не смел. Прошло с полгода или чуть поболе, как вдруг бабка Тудосия разнесла по селу весть: «Слыхали? Наш ревизор проворовался!» Говорили, видел кто-то, как посреди ночи он пробирался к себе домой через сады на окраине с охапкой колхозных виноградных тычек.

Доложили куда следует, участковый милиционер, член правления и один из колхозников пошли разбираться. Тычки нашли и пересчитали, доказали, что они — часть общественного достояния: свежеочищенные и сделаны из акации. Определили даже, с каких деревьев срезаны. Обнаружили их у Кручяну на участке: тычки торчали в земле, а виноградные кусты были к ним привязаны кусками джута.

Сидя за праздничным столом, Никанор думал о кручяновских тычках и своих недокопанных ямах под виноград сорта «Лидия», и о винограднике Георге, и вообще об этой жизни, которая бьет крыльями, как птица, кажется, лишь руку протяни — и вот она, твоя! А хватанешь — останется на ладони одно рябенькое перышко, и жжет оно, дымится горьким дымком…

Нетрудно было доказать, что тычки колхозные. Правление и шесть гектаров земли вокруг огораживала живая изгородь из боярской акации, тянулась километров на пять-шесть, из нее и решили наделать тычек для виноградника. Зачем каждый раз попрошайничать в лесничестве? Смотрите, какие вымахали деревья, к тому же акация надежна, долго не гниет.

За каждую тычку колхозникам начисляли по 0 рублей 03 копейки, потому больше всех возмущались Георгием в бухгалтерии, да и сами колхозники ворчали: за три копейки так исколешься, места живого не останется, несчастных брезентовых рукавиц, и тех не допросишься, готов рубль дать, лишь бы не возиться с колючками, — а ты, Георге, председатель ревизионной комиссии, приходишь ночью и тащишь их к себе на огород!

Давно это было. И сельчане, когда-то ругавшие технику безопасности, не знали, что ответить жениху теперь, когда Георге умер. Для того ли провели они целый день в доме, чтобы вспоминать, как тот опростоволосился с грошовыми жердями? Уж кто-кто, а Георге искупил вину — и тюрьмой, и пьяным угаром, и грехом — любовью. Мэй, как корежит человека жизнь, стоит ему веру потерять — невзрачное паленое перышко с ладони…

А упрямый шофер первого класса точно с ножом к горлу пристал: что стряслось с Кручяну? Это было похоже на то, как полтораста лет спустя после смерти Наполеона европейские газеты взялись вдруг выяснять, был ли император отравлен на острове Святой Елены мышьяком и в каких дозах ежедневно подавалось ему снадобье, чтобы смерть выглядела естественной… Быть может, в споре двух непримиримых амбиций Хэрбэлэу вышел победителем? Ходит по дорогам, меняя синьку на шерстяное тряпье, да посвистывает на свежем воздухе, а его заклятый враг навеки отвоевался…