Каваи Стронг Уошберн - Акулы во дни спасателей

— Только Рике не говори, — рассмеялась Хадиджа.

— Смотри.

Я махнул бутылкой на широкие лужи на влажной земле — плохая ливневка, — на скопление муравьев, собравшихся в бугорчатый шар, — муравьев объединяло друг с другом обоняние и осязание, они понимали: чтобы выжить, им нужно сплестись воедино, в плотное сплошное рядно, которое не пропустит влагу, плыть так, пока вода несет их, и кто-то из них по пути непременно утонет. Все это я рассказывал Хадидже; мы сидели, прихлебывая теплое вино, отдающее пробкой, крошки попадали на язык, и мы сплевывали их на землю. Я все говорил о муравьях, интересно, каким бы стал мир, будь мы хоть каплю такими же сильными, как они, чтобы из собственных тел выстроить плот друг для друга…

— Всё, — перебила меня Хадиджа и с улыбкой покачала головой. — Хватит, мистер Флорес. Я пришла не на семинар по биологии и святости.

Тут я осознал, что все это время говорил без умолку, и смутился.

— Прости, — сказал я. — Я не думал…

— Помолчи, пожалуйста, — перебила она, — хотя бы секунду.

Она прижалась ко мне, подняла лицо, наши губы нашли друг друга, в конце концов мы оставили недопитую бутылку у подножия памятника и обнаружили, что бредем обратно по сырому весеннему парку. Мы что-то создали, просто посидев там вдвоем, встречаясь снова, и снова, и снова, и теперь это наше создание отражалось эхом от улиц и домов, мимо которых мы проходили, наши сплетенные руки льнули друг к другу так пылко, точно мы сотворили новые кости, соединившие наши ребра.

Приближались летние каникулы, но меня это ничуть не радовало.

Летние каникулы на Гавайях — это примерно так: Дин разгуливает по городу, незнакомцы делают ему шаку, бьют кулаком о кулак в знак приветствия, старшеклассницы мечтают затащить его на пляжную вечеринку, папа с мамой позволяют валяться по всему дому, а все потому, что несколько месяцев подряд он с другими парнями бросал мячик в кольцо и чаще попадал, чем мазал. Ноа, если, конечно, приедет домой, поселится в отдельной комнате (а меня они гарантированно выпрут на диванчик) и будет просиживать там в одиночестве день-деньской, да, или, как прежде, торчать в гараже, или уйдет гулять — чтобы выяснить, какие еще законы вселенной он в состоянии исказить.

Летние каникулы на Гавайях: я устроюсь работать в торговый центр или закусочную, а может, в отель. Если повезет. Между мной и скалолазанием — целый океан. Между мной и карьерой инженера. Между мной и Вэн.

— Приезжай домой, — сказала мама по телефону.

— И что я там буду делать? — спросила я.

— Все, что нам от тебя нужно, — ответила она.

Порой я не понимаю, нарываюсь ли на скандал или скандалы сами меня находят. Особенно с родными.

— Ты имеешь в виду, подметать ланаи, приносить папе пиво, когда попросит, может, даже устроиться в магазин складывать чужие покупки в пакет? (Надо было промолчать. Но есть я, а есть остальные члены моей семьи.) Для этого я вам не нужна, — продолжала я. — Этим есть кому заниматься.

— Ты совсем не думаешь, когда говоришь? — спросила мама. — И в кого ты только такая.

— Какая — такая? Независимая? Свободная от чувства вины? Если дело в деньгах, так здесь я заработаю больше. И меньше потрачу. Если нужно, раз в месяц буду присылать вам чек.

— Деньги тут ни при чем, — возразила мама.

— Мам, — сказала я, — это Гавайи. Если ты не зарабатываешь миллионы, как юрист или еще кто-то такой, деньги всегда хоть немного, но при чем.

Я понимала, в чем дело. Она же видела, как меня изменил материк, окей? Что он мне дал. Бескрайний, как небо, простор, возможности, кислород, чтобы гореть, гореть, гореть ярче.

— Я тут переговорила кое с кем из папиных друзей, — сказала мама. — С Кайлом и Нейтом — помнишь их?

Я понятия не имела, кто это, но ответила:

— Конечно.

— У них есть работа для инженера. Что-то такое они делают в Перл-Харборе, у одного из них вроде бы в промышленной зоне компания по производству солнечных батарей.

Тут она меня поймала. Это и правда интересно — по крайней мере, в сравнении со всеми остальными подработками, куда я сумею устроиться, тем более под конец семестра. Я вам клянусь, у меня было такое чувство, будто постоянной работы в Сан-Диего нет ни у кого. Офисы завалены визитками консультантов, советников и прочих сотрудников на неполный день.

— Поблагодари их, но у меня все в порядке, — сказала я маме. — Я и здесь устроюсь. А сейчас извини, мне пора бежать заниматься. Сессия на носу.

Но когда же настал конец с Хао, Катариной и Вэн? Вы решите, что мы толкали речи, и угадаете. Надвигались летние каникулы, мы не увидимся несколько месяцев. Мы вошли друг у друга в привычку, стали такой же частью утра и вечера, как чистка зубов. Теперь наши пути разойдутся довольно надолго, и мы чувствовали, что, вернувшись, не будем прежними. Но об этом никто ничего не говорил. Мы просто-напросто раскатились в стороны из двух куч, которые собой образовали, я, Вэн, Катарина, Хао, нашего спелого переплетения денима, ежевики волос и горячих зевков. Вокруг нас на письменных и кухонных столах торчали ополовиненные пивные банки, масляно-крапчатые коробки из-под пиццы, возле зубных щеток — пульт от телевизора. Это были те мы, что остались после вечеринок в честь окончания учебного года и вечеринок после вечеринок. Мы перемазали своей вонью комнату и друг друга. Нас ждали разные машины и самолеты, мы обнимались на прощанье: до скорого . Вэн ехала домой, Хао ехал домой, Катарина ехала домой. И лечебная погода летнего Сан-Диего любезно раскрыла свою желтизну и рыжину передо мной одной.

Я нашла то, что помогло мне остаться. Здесь студенты всегда сдавали на лето свою жизнь кому-нибудь. Они уезжали на полтора месяца в Верону учить итальянский или волонтерить в Оахаку или еще куда-то, где, если верить отрывным объявлениям в студенческом клубе, их ждали блестящие возможности. А что оставляли? Подработки. Квартиры на троих неподалеку от университета. Удобные варианты на короткое время для оставшихся. Таких, как я.

В то лето я поняла: вытерпеть можно что угодно, если выработать режим.

Первое. Проснуться утром, два-три раза переставив будильник. Сесть на синей простыне, нестиранной со дня покупки. В хорошее утро я натягивала спортивный костюм, вприпрыжку спускалась по лестнице и бегала в липком холодном тумане. Задыхаясь в промокшей футболке, хватала ртом воздух, задолго до завтрака. Тарелка хлопьев без сахара с ледяным молоком, немного фруктов. Пешком в офис на первую подработку, свежая, горячая и чистая, из душа, связки лучше тянутся после бега.

Второе. Выбрать между “не слишком ли обтягивает” и “не слишком ли откровенно”, “не слишком ли безвкусно” и “не слишком ли инфантильно”. В офис надо одеваться соответственно, окей? Лифты, вестибюли, коридоры. Темное, ребристое, скругленное дерево. Я вытаскиваю необходимые документы из пачек распечаток, проворно вбиваю данные в компьютер. Пишу электронные письма по образцу, непринужденно болтаю с коллегой — со мной работает еще одна студентка, третьекурсница-хоуле, которая раз в полчаса бегает курить. Вернувшись, она первым делом берет свою сумочку из тисненой искусственной кожи, достает жвачку и, согнув пластинку пополам, кладет на язык. От нее пахнет жвачкой и едким цитрусовым мылом из офисного туалета. Она спрашивает, где я купила эту блузку. И серьги. И ожерелье, которое я терпеть не могу, но все равно ношу. И так далее и тому подобное.