Каваи Стронг Уошберн - Акулы во дни спасателей

Я выпустила ее шорты и выпрямилась. Взглянула сверху на спину Вэн. Нежные костяшки позвоночника. Вдохи и выдохи. Шорты, растекшиеся вокруг лодыжек, взрыв разорванной ткани, исковерканной молнии. В эту минуту дверь туалета отворилась, послышалось цоканье каблуков. Впрочем, далеко эта женщина, кто бы она ни была, не продвинулась. Секунда-другая — и каблуки зацокали вон. Дверь закрылась, прихлопнув гул вечеринки, и снова наступила тишина.

— Вот именно, — подтираясь, сказала Вэн. — Спасайся кто может.

Но теперь нам точно надо уйти.

— Дай попробую молнию. — Я снова опустилась на корточки, перенесла вес с одной ноги на другую и левым коленом — в лилово-бурой россыпи шрамов на густо-смуглой коже — прижалась к голени Вэн. Я не отодвинула ногу. Вэн закончила вытираться. Я взялась за ее шорты, за молнию, но, слабо дернув несколько раз, сдалась. Выпитое вино дало о себе знать. Голова гудела от натуги, я пристроила ее на плечо Вэн. Потом уткнулась лбом в ямочку над ее ключицей. Мы замерли. Дыхание: моя голова, ее шея. Я чуть приподняла голову, наши уши соприкоснулись; наши шеи, ее влажная. Я подняла голову, понимая, чего добиваюсь. Мои губы скользнули по пушку на ее щеке к ее рту.

Верхнюю ее губу усеивал пот. Вэн приоткрыла рот, я тоже, мы прижались губами друг к другу. Я и не думала, что ее губы окажутся такими мягкими и незнакомыми, наши влажные языки встретились на мгновение, толстые, теплые от слюны и общего горячего дыхания. У меня горело лицо. Наши губы не разъединились. Сильнее прижались друг к другу. Потом мы разделились.

Вскоре мы уже шагали друг за другом по пыльной дороге, убегавшей от парковки. Сгущались лиловые сумерки. Мы отставляли вверх большие пальцы в желтых лучах нагонявших нас фар, мы разулись и шли босиком, спиной вперед, чтобы видеть лица тех, кто не удосужился нас подвезти. Наконец рядом с нами со скрипом затормозила машина.

Там сидела пожилая пара с пепельно-седыми волосами. Отвисшие подбородки в складках, пигментные пятна. Женщина с длинным лошадиным лицом и такой яркой помадой, что губы казались фальшивыми. За рулем мужчина, из коротких рукавов синей тенниски торчали морщинистые руки с расплывающимися мышцами. Оба улыбнулись, сказали, что по себе помнят, каково это — оказаться в таком вот местечке, когда ты молодой и в кармане у тебя пусто, и предложили подвезти нас до самого Сан-Диего.

Мы сели, и машина с хрустом покатила по грунтовке, которая вела к шоссе.

С той минуты в туалете мы не сказали друг другу ни слова. Я чувствовала губы Вэн на своих губах. Их идеальный изгиб, какие они были мягкие и чуть липкие от помады. Я чувствую их до сих пор — всякий раз, как хочу вспомнить. Можно говорить о чем-то снова и снова. Или смотреть фильмы, слушать песни, которые как раз об этом, правда? Но все это меркнет в сравнении с взметнувшимся в груди вихрем крови, когда понимаешь, хотя бы — минимум — на миг, что кто-то хочет тебя так же сильно, как ты его.

Вэн устроилась поудобнее. Кожаное сиденье застонало. Ее ладонь лежала возле ее бедра. Я вытянула руку так, что мои пальцы касались ее. Нежная кромка ее кутикул, тонкая, едва различимая. Вэн взяла меня за руку, наши пальцы переплелись.

— Кауи, — сказала Вэн, будто сделала какое-то открытие.

Машину тряхнуло: мы съехали с пыльной грунтовки на твердый прямой асфальт. Поворотник защелкал, мы влились в поток автомобилей. Мы с Вэн держались за руки до самого дома.

Шесть часов утра, горит свет, мы работаем на конвейере, грузим и грузим. Повсюду картонные коробки громыхают по железным поддонам и желобам, внизу шестеренки и резиновые ремни, все жужжит, звенит, стучит. Внутри этого всего я провожу свои восемь часов, гружу, гружу, гружу. Либо с конвейера в открытые кузова грузовиков, либо в глубине, вожу на погрузчике или тележке палеты со всяким разным, быстро складываю в аккуратные стопки, бух-бух-бух , коробка на коробку.

Работаю грузчиком, ага, но учился при этом я на водителя, там и деньжат побольше, и на складе торчать не надо, вот и ездил по городу с напарником, смотрел как чего в доставке. Было это в апреле. Разумеется, одна из первых же доставок в университет, я такой, типа, не поеду туда. А Карл, водитель, сказал: “Ты о чем вообще?”

Когда он это сказал, я заметил, что у него не хватает зуба справа в глубине, в самом углу рта. И губы все потрескались. Он со своей вечно обветренной кожей выглядит как настоящий пират, еще и не бреется неделями. Лысый потрепанный хоуле. В первый день, когда я поехал с ним, Карл сплюнул остатки снюса в обрезанную банку из-под газировки и спросил из-под странных голубых глаз:

— Ты кто?

Я такой, типа, чё.

— Я так понял, ты черный, но кто там тебя разберет. Глаза китайские, волосы как у одной моей знакомой девчонки. Она вроде была еврейка.

Я решил, что тут же втащить ему по роже будет неправильно, и ответил:

— Филиппинец с Гавайев.

Я то же отвечаю всем и везде кроме дома.

Во вторую нашу поездку Карл уже явно забыл, кто я такой. Приехали мы в университет, а я так и сижу на пассажирском месте в грузовике. Припарковались сзади у клуба, куда обычно привозили письма и посылки, Карл пошел в кузов, я же пытался сообразить, вдруг знаю кого из проходящих мимо студентов, точнее, на самом деле меня волновало, не знают ли они меня.

— Помоги выгрузить, — крикнул мне из кузова Карл. — Вдвоем быстрее.

C минуту я думал, не спрятаться ли в кабине, сесть на пол, свернуться клубком, но во мне шесть футов пять дюймов, меня нигде не спрячешь. Да и прятаться я никогда не любил, так что когда мимо начали ходить студенты, я просто старался не встречаться с ними глазами. Хотя на нас и так вряд ли кто-то смотрел — я сам студентом на почтовые грузовики внимания не обращал — то есть я был невидимее прежнего. Я вылез из кабины и полез к Карлу в кузов.

— Тут я, — сказал я.

— Медаль тебе за это. — Карл складывал коробки на тележку. Его лысая голова блестела от пота.

— Я раньше все время проводил в клубе, — сказал я. — Заходил перекусить на ночь, ну и так далее. А сзади ни разу не был.

— Как же, как же, знаю я твою историю, суперзвезда, — сказал Карл. — Мы все ее знаем. Ну вот, теперь ты оказался сзади. — Он указал подбородком на одну из самых больших коробок в кузове: — Тащи ее сюда.

Мы покатили тележку к клубу, Карл распинался о том, что нужно, чтобы стать классным водилой: ездить строго по навигатору, потому что навигатор всегда прав, парковаться как можно ближе к входу, включить аварийку и разгружаться, и всегда всегда всегда запирать кузов перед тем как нести посылку. Чем чаще срезаешь путь не превышая скорость, тем выше премия по результатам атестации.

Мы вкатили тележку вверх по наклонному пандусу, а Карл все говорил. Мы прошли мимо мусорных баков, заполненных молочной жижей, и связанных пачек картона, а Карл все говорил. Мы с визгом и грохотом поднялись на тяжелом грузовом лифте на второй этаж, а Карл все говорил. Мы зашли в почтовое отделение, где работали в основном студенты, совмещая с учебой, и, разумеется, парень с девушкой на приемке меня узнали, хотя с моей последней игры прошло целых два года.