Алексей Комаров - Рассказы старого лешего

— Что будем делать, Настасья Ивановна? Вся стая Данилы Ивановича и выжлятники за старухой ударились и со слуха сошли. Видать, не скоро вернутся. Старуха-то всю стаю на себя набрала и отвела от волчат. Таперича навряд травить будем.

— Надо подождать, — говорит Настасья Ивановна, и все мы стоим, ждем, слушаем. В лесу тишина, только где-то в глуши поссорились сойки, а если сойки ссорятся и кричат, значит, все покойно, никаких врагов нет.

— Чего ждать-то будем? Раньше вечера собак не воротишь, — ворчит Федор.

Но мы стоим, ждем. Больше всех этому радуется моя лошадка. Она заснула сладким сном.

— Едем домой! — раздается приказ Настасьи Ивановны.

Вся охота трогается через поля домой в Свиридово к большому дому с колоннами.

Настасья Ивановна и Саша охотой не довольны. Из шести подвытых волков взяли только двух, и вот теперь когда еще удастся вернуть стаю. На беду, еще Стреляй захромал — ушиб, наверно, о дерево ногу.

Но я доволен, я бесконечно доволен. Я видел настоящую охоту, охоту с борзыми на волка. Много ли людей видели эту «бешеную забаву». А я видел, да своими глазами видел.

Я живу в семье Озерова пять или шесть дней. Я немного привык к ним и уже не так конфужусь. Я рассказываю им про Школу живописи, про художников, про свой хуторок Марьина пустошь. Сергей Владимирович обсуждает со мной темы для иллюстраций в журнале. Я делаю эскизы будущих рисунков, и Сергей Владимирович уже хвалит мои наброски и даже удивляется, как это я так скоро понял и выучил борзую и гончую собаку. Удивляться тут нечему — я полюбил их, а этого довольно, чтобы запомнить, и крепко запомнить.

Настасья Ивановна — женщина очень добрая, простая, всегда со мной ласкова, приветлива. Леля — баловень семьи. Все ее желания и капризы исполняются беспрекословно. И все же эта Леля, эта дочка богатого помещика, несмотря на постоянную заботу о ней, на богатую жизнь, была в свои пятнадцать лет несчастным существом, существом одиноким. Она жила как бы на необитаемом острове — ни подруг, ни сверстников — никого, с кем бы она могла поговорить, поделиться своими мыслями. Одна, всегда одна. Она читает запоем все книги, какие ей попадаются на глаза. Книжные шкафы в ее полном распоряжении. Она читает романы, такие романы, какие бы ей еще рано читать. Эти романы ей, еще ребенку, наполняют юную головку странными мыслями, непонятными желаниями. Она читает Пушкина, Лермонтова, Мопассана, Доде, Золя, она насквозь пропитана романами. Герои романов царят в ее голове. Онегин и Печорин, Дубровский и Хаджи-Мурат занимают все ее мысли. Все в ней подготовлено, чтобы встретить героя в жизни. И вот перед ней молодой, кудрявый, не дурной лицом человек. Пусть он не ловок, пусть бедновато одет, пусть он очень застенчив — это не имеет значения, на то есть фантазия, на то есть юная кровь, страстное желание, и перед ней герой, настоящий герой. Рыцарь без страха и упрека. Остается только влюбиться в него. И она влюбляется. Влюбляется в меня, на мое смущение и страх.

Как-то я рисовал с Яшмы, и Леля смотрела на мою работу и изредка взглядывала на меня, и легкая полуулыбка скользила по ее губам.

— Вам нравится? — спросил я.

Она чуть-чуть кивнула.

— Возьмите себе… Пожалуйста.

Леля дает мне карандаш:

— Подпишитесь и напишите что-нибудь… Что-нибудь от души, от сердца!

— Елене Сергеевне на добрую… — начинаю я подпись.

Леля хватает мой карандаш.

— Нет, это не годится. Это глупо и скучно. Напишите только «Леле», и все.

Она поглядела на меня долгим, чарующим взглядом и отвернулась.

Вечерами я сижу в гостиной и при свете большой лампы рисую для журнала по заданию Сергея Владимировича. Часто он сидит рядом, смотрит, как я рисую, и делает дельные указания. Леля всегда сидит рядом со мной и, когда нет тут отца, шепчет мне: «Я вас люблю». И смотрит, смотрит не отрываясь на меня. Я смущаюсь, я не могу рисовать. Я тихо говорю ей: «Леля, перестаньте, Леля, уйдите, не надо так говорить. Вы еще слишком молоды, чтобы говорить такие слова. Вас услышит мама. Уйдите».

Но Леля не уходит. Она серьезно смотрит и тихо, но ясно говорит:

— Я вас люблю, очень люблю. Вы мой, мой!

Что мне делать? Грубо оттолкнуть ее холодными словами? Нет, не могу. Она такая нежная, поэтичная, такая юная, беззащитная.

Я всегда вспоминаю, как я видел ее в первый раз, когда она стояла, прижавшись к колонне. С ней рядом стояла Яшма, и обе они смотрели куда-то вдаль, чего-то ждали. Ждали от жизни счастья, ждали, чтобы мечты сбылись. Бедная Леля, тебе придется узнать, что мечты сбываются очень редко или, вернее, никогда не сбываются… Никогда!

Вечер. В доме тишина. Я сижу в гостиной и рисую. Сергей Владимирович у себя наверху, Настасья Ивановна тоже у себя. На кресле, рядом со мной, где всегда сидит Леля, спит, свернувшись калачиком, Яшма, а Леля ходит взад-вперед по неосвещенному залу. Мне ее не видно, я только слышу шаги. В высокие окна светит луна. Иногда Леля подходит к роялю, берет несколько аккордов и снова ходит, ходит. Она, конечно, о чем-то думает, что-то тревожит ее сумасбродную головку. Где-то вдалеке хлопнула дверь, послышались какие-то голоса. Слышу, Леля бегом помчалась в прихожую. Спящая Яшма сразу вскочила и, скользя по паркету, понеслась вслед за своим другом.

— Федор, Федор! — звенит Лелин голосок. — Как хорошо, что ты пришел. Запряги, голубчик Федор, моего Копчика в маленькие саночки.

— Да куды же ехать-то, барышня, таперя ночь на дворе.

— Ничего, ничего. Запряги, пожалуйста! Можно, мама, я поеду сейчас кататься?

Настасья Ивановна что-то тихо говорит ей.

— Нет, нет, ничего, можно, мама? Я не одна поеду. Со мной поедет Алексей Никанорович. Можно?

Леля командует дома, и все ее желания исполняются. Настасья Ивановна не имеет силы в чем-либо отказать избалованной дочке. Это так. Но ведь она и мной распоряжается как своей собственностью. «Со мной поедет Алексей Никанорович». Как будто Алексей Никанорович обязан поехать. Она даже и не подумала спросить меня, хочу ли я ехать! А может, я не хочу и не поеду. Пусть одна едет! Леля влетает в гостиную. Глаза ее блестят, она улыбается, движения ее быстры, она сияет, она очень красива.

— Алексей Никанорович, мы сейчас поедем кататься. Вы умеете править? Бросайте ваши противные карандаши. Одевайтесь!

И она умчалась. Покорно иду в прихожую. Одеваюсь. Светит луна. Редко какой роман обходится без луны. Не обошелся без нее и мой коротенький роман. Луна ярко светила, снег искрился, полозья повизгивали. Лелин Копчик не торопясь, рысцой бежал по дороге. Я держу вожжи, искоса взглядываю на Лелю и ругаю самого себя за то, что согласился ехать кататься и даже не подумал противиться причудам. Рядом со мной Леля сидит какая-то особенная, возбужденная. Все в ней кипит. Я со страхом поглядываю на нее, ожидая взрыва. Так и вышло.