Алексей Комаров - Рассказы старого лешего

Мы откровенно хохотали.

— Спасибо за рассказ, Мария Тимофеевна. Недаром Антон Павлович Чехов любил слушать ваши рассказы. А теперь возьмите эту печеную картошку. Кушайте. Вот соль.

В Москве было трудное, голодное время.

— Если хотите, я с удовольствием отведу вам кусочек земли. Сейте, сажайте, Андрей вам вспашет, а остальное уж делайте сами. — Так была нам предложена помощь от наших друзей Березовских. Они жили на платформе Битца крестьянским хозяйством — мать и четверо детей. Всей семьей они обрабатывали маленький клочок земли, и обрабатывали хорошо, даже очень хорошо. Я с женой поехал туда, и мы горячо взялись за дело.

Три длинные грядки были нами тщательно обработаны, по шнурочку отбиты, по шнурочку посеяны. Мы обильно полили их и долго ими любовались.

Возле огорода ходила кобылка Машка и мирно щипала травку, молоденькую весеннюю травку. Она тоже любовалась нашими грядками. Ей они так понравились, что она решила на них поваляться. На беду, она завалилась хребтом между грядок. Ей было трудно подняться, и она долго билась, разрушая наши труды. Когда она поднялась на ноги — грядки потеряли свои четкие очертания, потеряли ровную поверхность. Мы со слезами попросили Машку удалиться. Тяжело вздыхая, мы принялись лопатой и граблями поправлять наши злополучные грядки. Все испорчено. Все перепутано. Теперь на грядках вырастет какая-то беспорядочная чепуха, и морковь, и лук, и свекла будут расти кучами и между грядок. Грустно. Пропала работа, а главное, пропали надежды.

Живем в Москве. Надо бы поехать полить наши грядки, но у нас пропал к ним всякий интерес. Что поливать, когда все вконец испорчено. В эту весну погода была на удивление — днем тепло, солнце, а ночью дождь. Мы наконец решили поехать посмотреть наши грядки. Со страхом подходим к огороду, и… Мы глазам не верим — все выросло, все зеленеет ровными рядочками. В двух-трех местах, правда, есть пропуски, но очень маленькие. Когда мы исправили все грехи, то огород выглядел блестяще. Мы даже простили Машке. Надежды воскресли. Надежды оправдались. Вырос урожай. Да ведь какой! Свекла с арбуз, морковь в руку толщиной… а лук, а репа! Хоть на выставку тащи. Мы собрали наш урожай в мешки. Андрей запряг Машку в телегу, и вот я, торжественно восседая на мешках, еду в Москву. Еду через Красную площадь, мимо Василия Блаженного, это в телеге-то, нагруженной мешками, с горой сена и запряженной деревенской лошаденкой. В то время и такие экипажи ездили по Москве. Овощи доставлены на Бронную. Нас подмывает похвастаться своими достижениями в сельском хозяйстве. Мы отбираем самые крупные свеклы, самые мощные и самые красные моркови, красавцы помидоры, луковицы, репы, моем их и красиво укладываем в корзину. Сверху кладем кисти фасоли, гороха, бобов — корзина просится на картину. Чудный натюрморт…

Одному нести такую корзину трудновато. Увязываем салфеткой и тащим вдвоем нашим друзьям Хачатурянам. Сурен Ильич и Саррочка восторженно встречают нас. Это наши давние друзья, с которыми мы переживали и хорошие, и плохие годы.

Вместе с Суреном жили и его братья — Леон и Арам. Арам тогда был еще совсем молодой — ему было лет девятнадцать-двадцать. К глубокому нашему сожалению, Сурен умер совсем молодым.

Саррочка была сибирячка — Сарра Михайловна Дунаева. Я ее знал еще девушкой, когда она училась на Высших женских курсах. Это была веселая, умная, необычайно добрая, деликатная девушка. Настоящий культурный человек.

Голодные годы.

Звонок. Отворяю дверь. Входит человек небольшого роста в крылатке.

— Вы художник Комаров?

— Чем могу быть вам полезен?

Крылатка вешается на крючок, человек с приветливой улыбкой входит в комнату.

— Вот что, батенька. Нам нужен художник-анималист. У нас работает Архипов, Спасский и хорошие шрифтисты. Наркомздрав устраивает выставку «Охрана материнства и младенчества». Есть плакаты с животными, и вот мне порекомендовали вас как анималиста. Я, батенька, тоже художник и заведую оформлением выставки, а зовут меня Абрам Александрович Йоф. Нам нужен плакат на тему: «Зачем ты пьешь мое молоко? Разве твоя мама не кормит тебя грудью?» Надо нарисовать младенца в колясочке, сосущего молоко из бутылочки, и рядом маленького теленка, который спрашивает его. Только, милочка, поскорей давайте. Ладно?

Так мы познакомились с дядей Абрашей, а потом и подружились. Я стал рисовать плакаты для выставки. За плакаты платили мукой или деньгами. Помню, принес я целый пуд муки — то-то был пир. Напекли лепешек, стали мечтать о пироге с капустой. Дядя Абраша заходил часто и стал своим человеком — другом дома.

Выставкой управляла Вера Павловна Лебедева — женщина очень умная и деловая, а где-то недосягаемо высоко сидел Н. А. Семашко — первый нарком здравоохранения. Гонорары нам, художникам, выплачивал Райц. Он говорил, что хочет есть свой хлеб с маслом, а потому из нашего гонорара он удерживал хороший процент.

Я принес его за пазухой и посадил на стол. Прежде всего он стал вылизывать и расчесывать свою шерстку. Выражение мордочки у него было самое серьезное и озабоченное. Он считал, что это самое важное и необходимое дело. Ну хорошо! Я не стал с ним спорить — делай как знаешь. На столе лежал арбуз. Я отрезал кусочек арбуза и предложил ему.

Это было как раз то, чего ему хотелось. Он с жадностью стал есть сладкий сочный арбуз. Ел из моих рук, ел, как будто он всегда был моим другом, как будто он с детства привык, чтобы я кормил его. Достаточно закусив, он неожиданно вцепился в мою руку и прокусил насквозь мне палец. Этого я не ожидал от него. Обидно все-таки. Я к нему всей душой, а он насквозь палец прокусил…

Я принес и поставил под стол в своей комнате большой деревянный ящик. В него я положил сена, положил морковки, овса, конопляного семени, подсолнушков. Поставил плошку с водой. Рядом стоял такой же ящик. В нем, повизгивая и турлыкая, веселились морские свинки. Оба ящика сверху были без крышек, но морские свинки не могли, да и не стремились вылезать. Я думал, что и хомяк будет вести себя так же. О, как я плохо знал хомяка. И как был за это наказан!