Алексей Комаров - Рассказы старого лешего

Я виновато поглядел на измученных охотников и тихо сказал:

— Я не знаю, где мы. Хоть убейте — не знаю. Мы заблудились. Теперь выбирайте, что вам больше нравится — идти в темноте по лесу искать дорогу, натыкаясь на сучья, или вот тут, на этой полянке, разжечь костер, ободрать одного зайца и пусть каждый жарит себе шашлык. Слопавши зайца, вы мирно подремлете до утра.

Провести на голой земле холодную осеннюю ночь — такое никого не могло прельстить, и я видел, как лица моих друзей помрачнели. А тут еще по лесу пробежал веселый озорник ветерок, шутливо пощекотал каждую осинку, каждую березку и холодом обдал озябших охотников. На небе собрались тучи, и можно было ожидать, что пойдет дождик. Этого еще не хватало!

Бокал с горьким напитком был полон до краев, и нам предстояло его выпить!

— Какое низкое коварство — добрых, доверчивых людей затащить в лес и, полуживых от усталости, уложить спать на голой земле!

Кока даже плюнул в досаде.

— Дорогой Кокочка! — сказал Анатолий. — Вместо того чтобы ворчать, пошел бы набрал хвороста для костра, а мы с Алешей принесем воды в котелке. Я уверен, что в овраге есть или большой бочаг, или ключик.

— Нет, я удивляюсь, — ворчал Кока, — как это взрослые люди, охотники, живущие тут чуть не с рождения, и вот — заблудились! Вы только подумайте, уважаемый Василий Платоныч, заблудились у себя дома! Это же позор!

Василий Платонович посмотрел на Коку и усмехнулся в рыжий ус.

— Это вы, Кока, правильно изволили заметить — позор! Вот я, человек городской, я могу в лесу заблудиться, а они… Заведи меня в Москве куда хочешь — я найду дорогу. Завяжи глаза — и то доберусь до дома.

— Не всегда, Васенька, не всегда! А помнишь, как под Новый год заблудился? Сестры чуть с ума не сошли…

Васенька, и без того красный, густо покраснел. За целый день пребывания на ветру и на солнце нос его облупился и стал ярко-розовым, лицо было красно и пестрело веснушками. Ярко-рыжие волосы, когда он, закуривая, зажигал спичку, горели, как начищенный медный самовар.

Вася ничего не сказал — только подумал: «Ведь это же было под Новый год!»

Понемножку, нехотя, но все же натаскали сухих сучков, и на полянке загорелся костер. Сразу стало уютно и домовито. Освещенное костром, место стало своим, а за ним черный мрак, что-то страшное, неведомое. Что там таится в этом мраке? Какие чудовища попрятались за мохнатыми лапами елей? Кто это чуть слышно шуршит, осторожно шагая по иголкам хвои?

Все уселись около костра и наслаждались теплом и отдыхом. Кока взял самого плохонького беляка и стал его обдирать.

— Ты держи его зубами за уши, у тебя руки будут свободны… — советовали Коке. — Это тебе, Кока, не проектики чертить, тут нужна смекалка… Дай-ка мне, я попробую…

Заяц стал переходить из рук в руки, и в результате шкуру с него ободрали клоками и искромсали самого зайца.

Я тихонько отошел от костра и исчез в темноте леса. Со всех ног я бросился по знакомой дороге и минут через десять был уже дома. Поражай, Ту-ту и лохматый Мирон встретили меня с восторгом и стали радостно прыгать.

Я, боясь, что они будут лаять и наши охотники на поляне услышат, поскорее завел собак в дом и запер, а сам с помощью бабушки Аксиньи Николаевны набрал полную корзину всяких закусок: тут и котлеты, тут и жареные грибы, и холодная картошка, и огурцы, и вареные яйца. С полной корзиной я помчался на поляну к своим друзьям.

Я издали посмотрел на них. Все сидели молча и держали над огнем кусочки мяса, нанизанные на прутики. Кое-кто жевал полусырое мясо, местами обуглившееся и насквозь пропахшее дымом. Выражение у всех было довольно грустное.

Как буря влетел я в освещенный костром круг и поставил перед ними корзину. Вслед за мной радостно ворвались собаки. Дикий рев восторга разбудил окрестные леса. Мирно спавшие тетерева с шумом взлетели и понеслись в черную темень. Зайцы перестали жевать заячью капусту и замерли. Летевший мимо большой жук-усач с перепугу сбился с дороги, с размаха ударился в лоб Васеньки и без чувств свалился на землю.

— Ах вы черти, что же вы нас мучили! Притворились, что дорогу потеряли! И ведь как разыграли!.. Поколотить бы вас надо…

Это относилось ко мне и Анатолию.

Как-то в один пасмурный осенний день я ехал к себе в Марьину пустошь.

На облучке сидел дядя Григорий и покрикивал на лошадей. Лошадки плелись шагом, тарантас нырял по глубоким колеям в непролазной грязи.

— А куда этот поворот? — спросил я.

Дядя Григорий посмотрел на поворот дороги, подстегнул пристяжку и оглянулся на меня.

— А это в Лубки. Там барышни Звягинцевы жили. Неужто не знаешь? Хорошие были барышни. Я их возил и гостей к ним возил. Хорошие барышни. Ласковые. Меньшая-то, Зоя Петровна, черноватая такая, господам больно нравилась. С ума по ней сходили. Как же это ты их не знал? Но, чаво там! — И дядя Григорий подстегнул своих лошадок. Мы поехали рысью.

Проехали Ивашково, Напольскую, и, когда стали в брод переезжать речку, Григорий обернулся ко мне, покрутил головой, ухмыльнулся:

— История, понимаешь, с ней, с Зоей-то Петровной… Не приведи Бог, какая волынка была. Барин тут есть. В десяти верстах от них жил. Вот и приглянулась ему Зоя Петровна. А чудной барин. Образованный, всякие науки превзошел и душевный такой… когда тверезый, а напьется — с кучером Федькой и пойдет чудесить: голый по деревне ходит — я, говорит, в раю, Адам, значит, первый человек. Собак, слышь, своих раскрасил.

Неспроста его Диким барином зовут. Один живет во всем доме. Он да Федька-кучер — тоже пьяница горький.

Старая барыня, маменька-то ихняя, в город уехала, не вытерпела этого безобразия. Может, слыхал про Дикого барина? Гуревич его прозвище.

— Слыхать-то слыхал, а встречать не приходилось. Ну и что же этот Дикий барин?

— Да житья им от него не было. Вот поместье из-за него продали и уехали. Да ты об этом у Андрияшки спроси, он вроди как лакеем у них служил.

Эта история показалась мне интересной, и я стал расспрашивать Андрияшку.

Оказалось, что он еще мальчишкой, лет тринадцати-четырнадцати, служил у барышень Звягинцевых. Зоя Петровна — художница, отправляясь на этюды, всегда брала с собой Андрияшку. Он тащил за ней мольберт, этюдник, зонт, стульчик и караулил ее во время работы. Одна она боялась отходить от дома.