Алексей Комаров - Рассказы старого лешего

Поздравили дядю Карпа с удачей, поехали дальше. В Юдине у нас приятель живет. Оставили у него лошадь, побежали на лыжах.

Места там пол истые, и русаков пропасть. Подходим к оврагу. Длинный овраг и широкий. Я говорю Васе:

— Ты иди этой стороной, а я пойду той, а по дну оврага пустим Румянку, — показываю ей, где бежать, а сами по краям оврага пошли.

«Ай, ай, ай!» — заголосила Румянка. Смотрю, из оврага вверх на Васю русак катит.

— Береги! — кричу, а тут и передо мной другой из оврага выскочил. И пошло…

Собачка по дну бежит, а на нас с Васей русаки как из мешка. Шесть русаков мы ухлопали. Хватит, да и поздно уже стало. И Румянка упрыгалась по глубокому снегу. Пошли в деревню к своему приятелю. Его дома не оказалось — одна тетка Лукерья. Вешаем в сенях ружья и зайцев, привязываем Румянку.

— Голубчики, да чем же я вас покормлю? — причитает Лукерья. — Нет у меня ничего. Вот только лепешка осталась. Не доели ребятишки.

— Тетя Луша, не горюйте. Мы и лепешкой сыты будем!

Смотрим, кладет она эту лепешку на стол, а лепешка больше тарелки и толщиной в три пальца.

— Поищи-ка, Петровна, может, яичек нам по парочке найдешь, — бурчит дядя Вася, успевший забраться на печку.

— Лукерья Петровна, — серьезно говорю я. — А слыхали историю, как солдат из топора щи варил? Слыхали? Нет? Так послушайте. Очень поучительная история.

Шел солдат с войны. Усталый идет, голодный, озябший. Вот как мы теперь. Зашел в избу. «Здравствуй, бабутка, покорми, чем Бог послал, солдатика». А старуха жадная-прежадная была. «Ничего, — говорит, — у меня нет, не взыщи, служивый. Сама ничего второй день не ела и печку третий день не топлю».

Видит солдат, что от нее добром ничего не выманишь, в Крещенье льда не выпросишь. Он и говорит: «Эх, бабунька, был бы у меня топор, я бы тебя такими щами накормил — язык проглотишь». Затряслась старуха от жадности, хочется ей на дармовщинку щей похлебать. «На, — говорит, — топор, вари щи!»

Налил солдат чугун водой, положил в него топор без топорища, растопил печку…

В этот момент в сенях что-то грохнуло, и раздался яростный лай Румянки. Я бросился туда, в потемках ничего не пойму. Споткнулся на поваленную лестницу и грохнулся куда-то вниз. Набил шишку на лбу, ушиб коленку. Слышу, на чердаке злобно урчит кошка. Это она к нашим зайцам хотела подобраться.

Вхожу, прихрамывая, в избу, а тетя Луша уже самовар поставила и яички в нем варит. Досказал я ей всю историю про топор и жадную старуху. Гляжу, а она из клети сало принесла и огурчиков соленых.

Тут в избу набились ребятишки. Стоят, на нас с Васей глазенки таращат. Подзываю старшую девочку.

— Вот что, Машенька, беги ты что есть духу в лавочку, вот тебе полтинник, и купи ты на него самых вкусных конфет и пряников!

Девочка смеется:

— Я не Машенька, я Санька!

А уже на столе и молоко, и творог, и сало, и яички вареные. Примчалась Санька с конфетами. Начался у нас пир горой. Ребятишки конфеты сосут, а мы чаек попиваем, знаменитую лепешку жуем. Попили чайку, закусили, попрощались с тетей Лушей, легли в сани на сено, в середку Румянку положили. Тепло под тулупом. Бежит Чалый, пофыркивает, под полозьями снег повизгивает. Вожжи к передку привязали, лежим дремлем.

Чалый дорогу знает, не ошибется… Дома будем.

— Ей, отгоните собак, чтоб они полопались, окаянные! Ей, охотники, отгоните, оглохли, что ли? Штаны порвали и сапог прокусила проклятая.

Я слышу сиплый мужицкий крик и яростный брех моих гончих. Это неспроста. Ни Румянка, ни Найда в лесу на людей не лают. Бегу на крик и вижу забавную картину. Две мои гончие, подняв шерсть на загривке, злобно бросаются на незнакомого мужика. Мужик в шапке из заячьего меха крутится, отбиваясь от собак стволом шомполки-ружьишка. На земле на почерневших листьях лежал, четко выделяясь белой шкуркой, убитый заяц. Ага! Вот оно — яблоко раздора. Мои собаки не так воспитаны, чтобы могли позволить всякому приблудному мужичонке взять нашего зайца. Они гоняли его для меня, только для меня, и Румянка наглядно доказала это, запустив все четыре клыка в ногу нахала. Будешь помнить, как стрелять без спроса чужих зайцев. Хорошо, что клыки в ногу мужика запустила Румянка, а не Будило, который задержался на запутанном следе и опоздал с расправой. Он бы спустил с него штаны, и горе-охотнику пришлось бы похромать с недельку.

Когда я отозвал собак и взял в руки зайца, то велел мужику отойти подальше, но теперь инцидент был уже исчерпан, и собаки, и даже примчавшийся Будило равнодушно обнюхали место, где лежал убитый заяц, покосились на зайца и отправились разыскивать другого, свежего.

Подошел лесник Ветров и тихонько прошептал мне:

— Это жобкинский… Так, пустяковый мужик. Там, в Жобкине, они все охотники и пьяницы горькие. Пойдут на охоту толпой — один пьянее другого и давай садить из ружей куда ни попало. Пустой народ. У них во всей деревне нет ни одного, чтобы в нем дробь не сидела. Черт их знает, как они еще живы. На днях одному закатили заряд пониже спины. В больницу возили… ничего, отошел. Этого Федькой зовут — такой же.

Прослушав рассказ лесника, я крикнул:

— Ей, Федор! Подойди-ка сюда, да не бойся ты собак: они свое дело сделали — зайца отдали мне — и теперь им до него дела нет. Куснула тебя собака-то? Вот то-то, дружок, из-под моих собак не советую стрелять. И заяц того не стоит, как покалечить могут… Коль охота из-под чужих собак пострелять, так попроси позволения. А теперь шагай до дома и на память возьми зайчишку.

Я отдал жобкинскому алкоголику его воровской трофей, и он, даже не сказав «спасибо», а наспех затолкав зайца за пазуху, прихрамывая, заковылял в сторону. Подошли два Васи — Фомич и просто Васенька. Оба слышали и крик, и брех и, смеясь, выслушали наш рассказ.

Из леса на поляну вышли пять человек и три гончих собаки. Даже в густых сумерках осеннего вечера можно было увидеть, как и люди и собаки устали.

Выйдя на поляну, все остановились. Собаки тотчас же легли, а люди с надеждой посмотрели на меня. «Ну как, узнаешь, где мы?» — говорил их вопрошающий взгляд. Было ясно, что идти куда-то на поиск дороги они не в состоянии.

Все они были моими гостями. Все приехали на Дикареву дачу подышать чистым воздухом и поохотиться. За исключением Александра Осиповича, все были художники и ярые охотники.

— Ну что? Узнаешь дорогу? Веди нас к дому! Или мы растерзаем тебя в клочья. Довольно разыгрывать Сусанина! — сказал Кока Беловский и, сбросив висевшего у него на поясе зайца, лег на траву.

Васенька Груздев последовал его примеру. Александр Осипович, самый старший из нашей компании, устало опустился на землю и сел.