Алексей Комаров - Рассказы старого лешего

Румянка, высоко подымая голову, чтобы меньше нюхать карболку, бежала по дороге, поворачивая морду то направо, то налево, и зорко приглядывалась, куда метнулся с дороги русак.

Но русак был опытный, старый заяц и прекрасно знал, что занавоженная дорога — самый лучший козырь в этой игре с гончей собакой, но он знал и то, что пачкать лапки навозом тоже нельзя, и старался бежать по скользкому следу от санного полоза. Скользкому и сравнительно чистому.

Он пробежал по дороге версты две или три и только тогда, когда рядом стали попадаться кустики, сделал большой прыжок через куст можжухи и замелькал между редкими елочками. Скоро он добрался до прясла и заковылял рядом с ним к овинам и сараям села Хомякова. Возле одного сарая наткнулся на старуху. Она на спине тащила большую корзину сена. Русак не боялся женщин и только чуть посторонился с ее дороги и тут же сел, внимательно посмотрел на старуху и не торопясь запрыгал дальше. Он был уверен, что собака давно потеряла его след, и уже собрался, сделав две-три скидки, тут же, в этих овинах и сараях, лечь и пролежать до вечерней зари. Он хотел уже… но в этот момент услышал далеко, в стороне дороги, заливистый гон Румянки.

Она нашла его скидку.

Не помогла и занавоженная дорога, не помог и куст, в который прыгнул с дороги русак, не помогли русачьи уловки.

Пробежав вдоль сараев и овинов, русак вышел на торную дорогу. По дороге двигался обоз с дровами. Визжал морозный снег под полозьями, скрипели дровни, фыркали лошади, мужики кучей шли у заднего воза и громко разговаривали.

Зайцу пахнуло в нос дегтем, лошадиным потом и сладким запахом осиновых дров.

Мужики увидели зайца, захлопали рукавицами, закричали: «Тю, тю!» — и громко засвистали. Откуда-то из-под ног лошадей вывернулась лохматая собачонка и бросилась за русаком. Он покосился на собачонку и немного прибавил хода.

Заяц не боялся дворняжек.

В поле дул ветерок, и по снегу перебегали струйки морозной пыли, заметая след.

Когда заяц добрался до старого елового леса, ветерок разгулялся уже не на шутку. Он раскачивал вершины елей, и с их мохнатых лап падали комья снега. В воздухе они рассыпались в пыль и белым облачком опускались на землю. Ветерок заботливо заметал все следы. Так же старательно он замел в поле и след нашего русака. Никакая гончая не найдет. Судьба сжалилась над русаком, и теперь он может спокойно лечь вон в том овраге под вывороченным корнем.

Но русак осторожен. Перед тем как лечь, он, конечно, сделает два-три раза скидку и ляжет головой на свой след. Ляжет и заснет с открытыми глазами, чутко прислушиваясь к звукам леса.

Пожелаем ему покойного сна и тишины в глухом, заснеженном лесу.

Заря гасла. Понемногу сгущались тени. Мы шли домой усталые и голодные. Впереди шел наш приятель — лесник Василий Алексеевич, за ним я и сзади Вася. Я вел на поводке Румянку и Найду. Собаки тоже устали и еле тащились. Мы шли по лесной проезжей дороге, заросшей травой, кое-где перегороженной упавшими деревьями. С одной стороны у нас был старый еловый лес, с другой — вырубка, густо заросшая малиной и иван-чаем, на ней темнели громадные замшелые пни. Был тот вечерний час, когда все в природе затихает: ни шелеста, ни шороха. Мы молча шли, неслышно шагая по густой траве. Лесник вдруг остановился. «Гляди, Алексей Никанорович! — тихо прошептал он и указал на большой бурый пень, смутно темнеющий впереди. — Гляди, он вроде шевелится… Гляди, гляди!»

Через дорогу от бурого пня перебежал медвежонок, за ним другой. Громадный пень поднялся на задние лапы и, высоко задрав голову, стал озираться. Мы замерли, не сводя глаз с большой бурой медведицы. Если ей втемяшится в башку, что мы унесем ее медвежат, она, пожалуй, не очень-то вежливо прогонит нас из своих владений. Спорить с ней и вступать в драку для нас не имеет смысла. Чем мы можем пугнуть ее? У нас ружья заряжены дробью, наши собаки могут напугать только зайца, а медведица, у которой маленькие медвежата, далеко не безобидная зверушка. Да и если бы у нас были пули и другие ружья, мы не имеем нравственного права убивать ни в чем не повинного зверя, да еще с маленькими детками.

Медведица, оглядевшись, увидела нас. Она глухо рявкнула. Оба медвежонка со всех ног бросились к ней и замерли у нее под брюхом.

Мы стали быстро пятиться, зорко следя за грозной мамой. Вдруг медведица зарычала и сделала три прыжка в нашу сторону. Мы повернулись и помчались что было духа. Собаки, почуяв зверя, рвались к нему. Найда вывернулась из ошейника и исчезла. Румянка взвыла и стала рваться изо всех сил, мешая мне бежать. Пришлось ее спустить. Я снял с нее ошейник, и вскоре мы услышали злобный брех наших собак. Бурой мамаше наскучил этот концерт, и она, свирепо рявкнув, бросилась на собак. Это было очень страшно. Испуганные псы помчались в нашу сторону. К нам приближался шум погони. Этого еще не хватало, чтобы собаки наманили на нас озлобленного зверя. Из кустов выскочили наши собаки и бросились к нам под ноги, а за ними выбежала медведица. Мы, как зайцы, бросились в разные стороны, в страхе ожидая нападения. Неожиданно медведица остановилась, круто повернулась и неуклюжим галопом побежала обратно. Я думаю, что она услыхала плач своих медвежат и помчалась на выручку.

Мы широким кругом обошли потревоженное семейство, вышли на Алферьевские вырубки и прямиком, без дороги, пошли к дому, радуясь благополучному концу нашего знакомства.

Глубокий лесной овраг. По его склонам карабкаются ели, осины, березки. Вот старая, широко раскинувшая свои ветви ель. Своими толстыми, узловатыми корнями она оплела склон оврага и хмуро смотрится в большой тихий бочаг. Возле нее маленькая полянка, а на ней табунок молоденьких елочек. Под елью темно. Она опустила лапы чуть не до самой земли и закрыла свои корни и ствол. Полянка и елочки на полном свету, а всего ярче и светлей белый ствол березы.

Я сижу, кое-как устроившись, на склоне оврага и пишу этюд. Сидеть на трехногом стульчике на косогоре очень неудобно, но эта старая ель, эта полянка, эти большие серые камни на дне оврага, зеркальный бочаг, в котором перевернулась старая ель — все это так красиво, так поэтично, что я сижу и с удовольствием пишу этюд.