Алексей Комаров - Рассказы старого лешего

В домике поднялась суматоха. Старуха охала и ахала и уверяла, что окно она открыла только на минутку и понять не может, как это он успел вылететь. Я посадил в клетку попочки осиротевшую Чу-Чу и поставил клетку на круглый стол в садике. Чу-Чу удивленно смотрела на широкий простор, на лес, на летящих в синеве грачей и жевала морковку.

Попочка исчез. Прошло два-три дня, прошла неделя, и вот на клетке появился попочка. Откуда он прилетел? Где он был? Чем он питался? Попочка был такой же бодрый, такой же блестящий, словно отлитый из зеленой бронзы. Он резким криком приветствовал Чу-Чу и стал спускаться по прутьям клетки к отворенной дверке. Неужели он войдет в клетку? Я смотрел из окна и боялся пошевелиться. Сердце билось… Я смотрел на попочку и старался взглядом заставить его войти в клетку. Вот он уже сел на дверку. Вот он уже наполовину перегнулся в клетку. Еще одно маленькое движение, и он в… Ну же! Ну же! Пойми, дурачок, что в лесу тебя ждут всякие беды. В лесу бродят кошки, хорьки, горностаи. В лесу сойки, совы и страшный ястреб. В лесу нет семечек подсолнушка, нет канареечного семени, конопли, нет вкусных печений, сладких яблок. Смотри! В клетке стоит блюдечко со всякими сластями. Скорей спрыгивай в клетку, почеши за ушком у твоей ненаглядной подружки и кушай, наслаждайся!

Попочка сидит на пороге дверцы. Я приготовил длинный прут, чтобы им запереть дверку, когда попочка сойдет в клетку. Запереть прямо из окна, чтобы не спугивать его. Попочка все сидит на пороге. Не решается подойти ни к свинке, ни к блюдечку…

Спрыгнул на стол, пробежал несколько шажков и взлетел. Сделал большой круг над поляной и исчез в лесу… Улетел! Но у меня уже есть надежда. Попочка жив, попочка здоров, попочка чем-то питается… Если он прилетел, то и еще прилетит. Подождем! Он боится войти в клетку, значит, надо попробовать поймать его сеткой. Я устроил хитрую ловушку из двух дуг, затянутых нитяной сетью. Устроил для Чу-Чу открытый загончик, наложил на приманку всяких вкусных вещей и стал ожидать прилета попочки. Но проходили дни за днями, прошел месяц май, прошел июнь, июль, а попочки все нет. Чу-Чу, конечно, уже забыла своего зеленого друга и в теплые солнечные дни бегала по своему загончику и ела свежую зеленую травку. Попочка пропал, он, конечно, погиб.

Наступил сентябрь. Лес оделся в свой прощальный наряд. Дождь, холод, и вдруг неожиданно появился попочка. Он сидел на маленькой елочке и громко кричал. Погода в этот день была теплая, солнечная, и я спешно вынес Чу-Чу в ее загончик и поставил рядом попочкину клетку со всякими приманками и сетчатую ловушку. Увидав Чу-Чу, попочка слетел с елки на клетку и стал спускаться по прутьям клетки в загончик. Я притаился в окне и держу в руке веревку от ловушки. Чу-Чу увидела попочку и как будто узнала его. Она подпрыгнула и сделала несколько шагов по направлению клетки… И тут случилась ужасная беда.

Большая серая птица метнулась над Чу-Чу и умчалась низко над землей, мелькая между деревьями. Чу-Чу в загончике не стало. Исчез и попочка. Исчез навсегда.

Из Крыма я привез в Марьину пустошь двух леопардовых ужей. Один был сероватый, а другой прямо великолепный. Он был разрисован ярко-коричневыми пятнами, окруженными темным контуром. В Крыму, в Форосе, я демонстрировал их, надевал себе на шею вместо галстука, прятал в карман, клал за пазуху. Ужи были совсем ручные. В Марьиной пустоши я хотел устроить им виварий, а пока посадил в стеклянную банку и завязал марлей. Утром их в банке не оказалось, не оказалось и во всем доме. Ужи куда-то удрали.

Прошла зима. Суровая зима. Я был уверен, что мои ужи замерзли, погибли.

Представьте мое удивление, когда в конце марта на полу, в солнечном луче, оба мои ужа лежали, свернувшись колечком, и грелись. Я спешно сделал виварий и посадил туда моих крымских приятелей. В мае я вынес их в сад, и там они нашли какую-то щелочку в виварии и вторично удрали. Больше я их не видел.

На востоке показалась грозная туча. Вот подымается все выше, выше, и цвет у нее какой-то странный — желто-бурый. Никогда такой тучи я не видывал.

Недалеко от дома паслись лошади. Смотрю, скачут лошади домой, а вон и коровы и овцы — все бегут домой. В испуге бегут. Надвигается туча — все потемнело, замерло, ни ветерка, ни звука. И вдруг рванул ветер, нагнулись березы, полетели сорванные листья, полетели сломанные ветки. Затрещала осина и повалилась поперек двора. Хлынул ливень. Буквально как из ведра. Сквозь переплеты окон, по печной трубе, в каждую щелку лилась вода. По двору текла река на четверть глубиной. Стояла на дворе пустая бочка — налилась до краев водой. Вся скотина, куры, гуси попрятались в сараи, под навесы. Быстро налетела туча — быстро пронеслась. Засияло солнце. Запели птицы. Мы пошли смотреть овраг. Ревет овраг, как бурная река. Ветки, сучья плывут по оврагу, даже сухие деревья плывут. Никогда в жизни я не видел такого ливня и такой бури.

В Москве эта буря вывернула из корней всю Аненгофскую рощу. Некоторые сосны были вихрем выкручены из коры, и кора, как пустые трубы, осталась на корнях. Посносило много крыш. С рельсов сбрасывала под откос вагоны. Одну крышу с домика вместе с люлькой, в которой спал ребенок, буря отнесла за несколько километров. Много бед натворила буря в Москве. У меня в Марьине она сломала только одну осину.

Есть люди, которые боятся тишины. Им тишина кажется мертвой. Гробовая тишина! Абсолютная тишина может быть только или высоко в горах, или в море. Тишина — это отдых, она рождает мысли, она рисует картины.

Сижу в лесу и слушаю. Чуть пискнет мышка, зашуршат сухие листья, синичка где-то зазвенела, далеко далеко стучит дятел. Но все эти звуки не нарушают тишину. Ко мне подбежала Найда, черная, в подпалах гончая лесника Ветрова. Она ласково посмотрела на меня и улеглась у моих ног.

Из леса, шурша опавшими листьями, вышел лесник Василий Алексеевич. На ходу он немного косолапил, но попробовал бы кто потягаться с ним в ходьбе! За плечами у него висело ружье, в руках он держал круг, отрезанный от пня. За поясом была засунута одноручная пила. Поздоровались.

— Вы что это круг таскаете? Или опять дерево уволокли?

Василий Алексеевич сел рядом со мной на землю.

— Это все Степан Лехтеев орудует. И какой хитрый, вершинку в землю воткнул, как будто молодая елочка растет. Того, дуралей, понять не может, что меня такими штуками не обманешь. Что же я, вершинку от молодой елочки не отличу? Да я за версту ее опознаю! И все щепки убрал, в землю зарыл и сучки далеко унес, в овраге спрятал. Ну, да все равно — вляпался. От меня, брат, трудно укрыться.