Инна Шолпо - Рукопись, найденная на помойке [litres]

Алла – её старая подруга. То есть настоящих подруг у Влады не было, наверное, со студенческих лет. Так, знакомые. Но Алла, во всяком случае, не объясняла Владе, что та должна чувствовать и как себя вести, поэтому с ней можно было спокойно посидеть в кафе, когда одной в доме становилось невмоготу.

– Понимаешь, – говорила Влада, – мне даже дышать легче стало. А то столько лишнего в доме: какие-то фигурки, вазочки бесконечные, тряпки сто лет не ношенные…

– Ты там не очень размахивайся-то, все выкидывать, – прервала ее Алла. – Продать же можно.

– Да кому продать? Что я – к метро пойду с ковриком?

– Зачем с ковриком? Через «Авито», или еще лучше – через какую-нибудь группу в Контакте. Там их полно. Я так сапоги продала, которые мне не подошли.

Мысль показалась Владе интересной, хотя как-то страшновато было: придется сталкиваться с чужими людьми, впускать в дом неизвестно кого. Но потом она почитала объявления и увидела, что, если вещи не тяжелые, можно встретиться у метро. Да и товар у Влады не настолько ценный, чтобы сильно переживать, если ее обманут.

Начала она, правда, официально – со скупки: отнесла туда золотые серьги и кольца, которые давным-давно не носила, какие-то шкатулки, малахитовые бусы и папину коллекцию монет. Но, посмотрев на цены продажи и покупки, поняла, что намного выгоднее будет продавать из рук в руки. Позже Влада, к тому же, убедилась в том, что кое-какие вещи, которые в скупке пренебрежительно отбросили, оказалось возможно сбыть за очень неплохие деньги.

Например, рихтеровскую готовальню довоенных времен. На нее, как и на папину немецкую губную гармошку, на которой Никита так и не научился играть, даже образовался небольшой аукцион: покупатели в группе стали набавлять цену, перебивая вещи друг у друга. В конце концов Влада отдала готовальню довольно молодому мужчине. Ей стало интересно, зачем она ему понадобилась – для коллекции или же ими еще пользуются.

– Поставлю на стол, любоваться буду – сказал он. – Я в школе очень черчением увлекался! Но не сложилось.

«На всякий товар найдется свой покупатель», – заметила, помнится, ее бывшая одноклассница, учившаяся в Институте торговли, узнав, что другая их соученица вышла замуж.

Постепенно Влада перестала бояться людей. Теперь она по нескольку раз в неделю встречалась с кем-то в вестибюле ближайшего к дому метро. Стоя там в ожидании покупателей, Влада любила угадывать, кого ждут другие люди. Получалось редко. Оказывалось, что этот взволнованный, гладко причесанный мальчик с цветами встречается не с девушкой, а с пожилой дамой, а аккуратно одетая девочка в круглых очках, не поднимающая глаз от книжки, – не с подружкой, а с волосатым пареньком в наушниках. Влада пыталась мысленно сочинять про них истории, но фантазия давала сбой. Ей не удавалось понять закон сочетания людей… Хотя его, возможно, и не существует.

Порой какая-то продажа, какая-то встреча рождали новый сюжет, который мог бы, наверное, ей пригодиться. Она даже пыталась их записывать, но без особой надежды, что из этого получится что-нибудь путное.

Влада, например, не очень-то надеялась, что у нее купят старый фотоаппарат «Зоркий», потому что приемная катушка от него была потеряна давным-давно. Но ей написал какой-то мужчина, сказал, что катушка не нужна, потому что он не собирается фотографировать – просто повесит на стенку как память. Еще один фетишист, однако. Они с сестрой Натальей, дескать, на таком аппарате учились фотографировать, а потом его украли. Сестра, оказавшаяся ровесницей Влады, собственно, и пришла на встречу. Рассказала о том, что брат Володя в своей комнате просто музей семидесятых годов устроил: поставил бобинный магнитофон и слушает старые пленки. Видимо, фотоаппарат займет почетное место на стенке среди старых фотографий и почетных грамот за отличную учебу. А у самой Натальи месяц назад умер муж. Об этом она стала повествовать в деталях, сообщила, что на днях уедет на дачу в Карелию и будет там сидеть затворницей, потому что друзья замучили её разговорами, а она хочет быть одна и ни с кем не общаться. При этом она проговорила с Владой без умолку не менее получаса и закончила тем, что предложила поехать на дачу вместе с ней.

«Странные люди, эти другие», – подумала Влада. И как же часто, если вспомнить про готовальню, вещь превращается для человека в какой-то символ… А что такое вообще вещь? Можно ли ее любить? И есть ли у нее душа?

Когда в воскресенье в середине дня я открыла электронное письмо от моей бывшей одноклассницы, ныне живущей в Лондоне (назовем ее миссис Смит), с предложением сходить вечером на спектакль мужского балета под названием «Полёт Психеи», нельзя сказать, что это привело меня в восторг. Во-первых, в этот день у меня была короткая деловая встреча у метро, перенесенная с шести часов на пять, во-вторых – урок итальянского по скайпу, перенесенный с двенадцати на три, то есть импровизации на один день было уже, на мой взгляд, достаточно. В-третьих, двухчасовой балет был на музыку Баха, которую я воспринимаю только в джазовой обработке, в-четвертых, я вообще не люблю балет, в-пятых, на улице было холодно и мокро… Но поскольку повидаться с миссис Смит, которая не каждый день приезжает из Лондона в Питер, мне хотелось, да и на халяву уксус сладок, я согласилась. Мы с миссис Смит созвонились и условились встретиться у театра без двадцати семь.

– И не забудь свой желтый зонтик! – сказала я.

Экстравагантная миссис Смит, с которой в школе мы вовсе не были близки, появилась – или, скорее, промелькнула − в моей жизни не так давно, после встречи одноклассников в связи с сорокалетием выпуска. Кстати, зову я ее столь официально потому, что никак не могу поверить в ее тождественность моей однокласснице Ленке Смирновой.

А зонтик был причиной, по которой она возвращалась на другой день в ресторан, где происходила встреча. Ресторан произвел на нас обеих не лучшее впечатление, и миссис Смит сказала, что заставило ее туда вернуться только то обстоятельство, что забытый зонтик был желтым.

Кстати, удивительно, но именно миссис Смит уговорила меня на эту встречу прийти. Я туда совершенно не собиралась, о чём сразу же сказала неожиданно позвонившей мне из Израиля Тасе Гончаренко. Ни малейшего желания встречаться с людьми, с которыми я не общалась сорок лет, у меня не было. Нет, я не социофоб, я не избегаю знакомств с новыми людьми (а мои одноклассники, равно как и я, несомненно, изменились за сорок лет, так что превратились уже именно в новых людей), но для этого желателен все же какой-то мотив, какой-то общий круг интересов. Короче, я решительно отказалась. Но за неделю до встречи мне на электронную почту написала миссис Смит, доставшая адрес у Маринки Кругловой, единственной одноклассницы, с которой я сейчас иногда общаюсь. Что-то было такое в этом письме, что меня зацепило. Скорее всего, ее слова о том, что из тех двух лет, что она проучилась в нашем классе перед выпуском, она лучше всего помнит меня.