Чхве Ынён - Безопасный для меня человек [litres]

Конму сидел напротив и разглядывал лежавший на коленях фотоаппарат. Мы молчали, пока Морэ не перестала плакать.

– Теперь все уже не будет как раньше, – сказал Конму. – Мы будем встречаться с другими людьми, закончим учебу, начнем работать, и, наверное, станем еще более одинокими. – Он посмотрел на меня. – И когда-нибудь вы скажете: «Мы не хотим общаться с таким стариком, как ты». А я буду цепляться: «Ну, пожалуйста, потусуйтесь со мной!» – прилипну к вам как банный лист и не отлеплюсь.

– Дедуль, отлепись, пожалуйста! – Морэ сделала вид, будто отряхивает штаны, и улыбнулась.

Теперь мы наконец могли поговорить: Морэ впервые устроилась на подработку, а Конму повысили в звании, и он впервые поднялся на крышу участка.

– Из-за риска самоубийства простым рядовым подниматься запрещено.

Он рассказал, что даже не представлял, как красив ночной Сувон и как прекрасно ночное небо над ним. Сказал, что теперь, как только выдается минутка, он поднимается на крышу и смотрит на пейзажи вокруг. Он выглядел довольным.

Мы рассказали все новости, которые накопились за это время, и пошли в пиццерию. Нам принесли огромную пиццу. Я съела два куска, Конму – пять, а Морэ всего один. Та самая Морэ, которая раньше съела бы минимум три куска и еще закусила бы салатом.

– Я пойду, – сказала она, когда мы вышли. – Устала немного.

Она пошла в сторону перекрестка. Мы стояли и смотрели ей вслед, ожидая, что она хоть раз обернется, но назад она не посмотрела.

Мы с Конму купили пива и пошли в кампус. Похожий на курган холм был покрыт сухой травой, а из его центра поднималась деревянная лестница. Несмотря на холод, мы сели на землю и открыли пиво.

– Ты не знаешь, почему Морэ такая тощая? – спросила я.

Конму покачал головой.

Я догадывалась, что она снова стала встречаться с тем парнем. Догадывалась с тех пор, как она стала реже мне звонить. Конму сказал, что, когда он приезжал в прошлый раз, она сама рассказала ему об этом.

– Морэ думает, что предала тебя, – сказал Конму. – Ну, сегодня она хотя бы хорошо ела. В прошлый раз она только делала вид. И поправилась немного.

– Да?

– Она придет в норму. Она захочет, чтобы мы видели, как она поправляется.

Он погладил засохшую траву. Я смотрела на него и думала о его чувствах и чувствах Морэ. Чувствах, про которые я ничего не знаю. Конму хочет, чтобы Морэ поправилась, так же, как я, или по-другому?

– Я надеялась, что у вас с Морэ все сложится, – призналась я.

Он улыбнулся, словно все понимал.

– Лучше так, как сейчас.

– …

– Она бы ушла, узнав, какой я человек. Я не выдержу, если она узнает, какой я, и уйдет.

Он обхватил колени.

– Думаешь, сейчас ей лучше?

Конму спрятал лицо в коленях и помотал головой. В тот день он отдал свой фотоаппарат мне.

Дома я достала фотоаппарат. Он хранился у Морэ, а Конму пользовался им во время отпусков, поэтому их снимки были перемешаны и понять, где чьи, было невозможно. Их фотографии были слишком похожи.

Многое было снято с высоты. Много крыш домов и крохотных макушек прохожих. Ханган, снятый со Здания «63». Закат в серии из нескольких десятков кадров. Много фотографий похожей на белую точку на небе луны и облаков, ползущих по синеве небес. Много растений и деревьев – метасеквойи, платаны, форзиции.

В кармане чехла я нашла другую карту памяти и просмотрела фотографии на ней: ручей, каменная лестница, грунтовая дорога, бамбуковый лес, старая каменная крепость, пустырь с редкими пучками травы. На снимках были и сфотографированные из автобуса пейзажи. Казалось, кто-то провел по ним ладонью и размазал. Ни облака, ни луна, ни лес не смогли выиграть схватку со скоростью и размякли в кадре. Смазанная луна тянулась в небе ярким росчерком. Это были неправильные фотографии: чтобы запечатлеть эти объекты, не хватило ни фокуса, ни света.

Потом началось море. Небо было серым, а волны высокими. На песчаном пляже валялись бурые водоросли и мусор. Вдалеке виднелся волнорез и маяк. Я присмотрелась и заметила перед маяком человека. Разрешения не хватало, поэтому сколько бы я ни приближала, детали фигуры четче не становились. Человек напоминал аппликацию, выложенную из квадратиков цветной бумаги. Это была последняя фотография моря.

Я вставила еще одну карту памяти. На первом снимке была наша школа. Было видно и главное здание, и учебное, и трибуну, и стенд, и стадион – как будто, чтобы сделать кадр, камеру подняли на школьный забор. На фотографиях появлялись магазинчики перед школой, автобусная остановка, улицы, по которым мы молча гуляли, кампус университета Конму, ноги Морэ в коричневых сандалиях, рынок перед старым домом Конму. После них было фото каменной стены. За стеной виднелась дорога, дома и магазины. Я приблизила и увидела табличку «Зал бракосочетаний Сувона».

Следующие фотографии напоминали снимки спешившего туриста. Фотографии озера без людей вокруг, спины детей в школьной форме, фотографии уличных кошек… День на снимках постепенно темнел. На экране появился полицейский участок в миг, когда солнце еще не село, но в небе уже висела похожая на тонкий лист бумаги луна.

Дальше до самой темноты продолжались фотографии участка. После десяти таких фотографий показалось фото участка в ночи. В каждом квадратике окна горел свет. На этой фотографии я заметила стоявшего на крыше человека. В темноте был виден лишь его силуэт. На следующем снимке человека уже не было. Это была последняя фотография на карте.

В конце весеннего семестра четвертого курса Морэ впервые за долгое время пришла ко мне домой.

– Ты спала?

– Ага. Заснула, пока ждала тебя.

– Поспи еще. Я тоже подремлю рядышком.

Мы лежали на матрасе в моей комнате. Когда я пожаловалась на боль в спине, Морэ велела мне перевернуться на живот и стала массировать ее. Напряженные мышцы приятно расслабились, мне полегчало, и я заснула в той же позе. Открыв глаза, я увидела лицо Морэ – она лежала рядом и смотрела на меня. Смотрела своим теплым взглядом.

– Что так смотришь?

Она не ответила и молча провела рукой по моим волосам. Я закрыла глаза и позволила ей гладить меня по голове. При каждом движении ее руки слышался шорох одеяла. Я медленно дышала, пока она трогала мои волосы.

– Тяжело учиться и работать, – сказала Морэ. – В выходные только спишь, ни на что другое даже времени нет.

Я кивнула.

– Неважно, близко ты была или далеко, я часто думала о тебе.

Я слушала ее с закрытыми глазами.

– Ты всегда была для меня примером. Все делала сама. Не ныла, как я. Мы ровесницы, но я всегда воспринимала тебя как старшую сестру, – Морэ впервые говорила подобное. – Но ты обычный человек. Просто не показывала, что тебе тяжело. Я не понимала этого, потому что была совсем ребенком.