Чхве Ынён - Безопасный для меня человек [litres]

Она попыталась отвести взгляд от моих пальцев как можно более естественно.

Я лежал на бетонном полу перед дверью. Самое долгое я не выходил из комнаты месяц. Я лежал за плотно задернутыми шторами, потребляя минимальное количество воды и еды. Я хотел окончить университет больше, чем кто-либо. Хотел сходить в клуб потанцевать, хотел знакомиться с новыми людьми. Хотел выйти из дома и начать жить. Но гораздо легче оказалось быть бесстыдным и ленивым, чем признать правду. Лучше просто казаться легкомысленным и убогим. «Ральдо, что ты здесь делаешь?» Я сжал кулаки и уверенно ответил: «Я просто не мог выйти. Хотел, но не мог, мама».

Мне очень нравилась жизнь после школы. Я смог завести друзей, никто вокруг не знал меня прежнего. Когда я впервые почувствовал, что люди наконец меня приняли, умер мой отец, но я легко это перенес. Странности начались где-то через год после его смерти.

Я мог три часа стоять под душем. Мог выйти, потом вернуться и снова встать под воду еще на два часа.

Я мог не есть и не спать, только шестнадцать часов подряд таращиться в телевизор.

«Жалкий», – вероятно, думали люди. Но никто из них не представлял, сколько нужно сил, чтобы жить даже так, как трудно заставить себя подняться, когда, наконец, почувствуешь голод, и насколько сложно найти в себе смелость выйти на улицу.

Гром напоминал плач земли, а не неба.

По лицу текли холодные капли дождя. Меня трясло.

На следующей неделе Хамин не пришла на собрание клуба по английскому. Я думал, что она снова опоздает, как в прошлый раз, но она не появилась до самого конца. Я вспомнил о телефоне, который не взял с собой. Когда я пришел домой, оказалась, что она прислала мне сообщение.

«Небольшое ЧП. Я упала и повредила два пальца. Просто трещина. Наложили гипс. У меня есть только твой номер, поэтому передай остальным. Хамин».

Следующим утром я сделал дополнительный сэндвич и в обед отправился к конюшне. Я позвал ее из-за забора. День был особенно ясный. В широкополой шляпе и водонепроницаемом фартуке, она вывезла из конюшни тележку на одном колесе. Мизинец и безымянный палец на ее левой руке были в гипсе.

Жестом я попросил ее подойти.

– Погоди, я руки помою!

Когда она вышла, я сидел, привалившись к забору. Она была уже без фартука и в кроссовках. Мы решили поесть сэндвичи у собора и пошли в его сторону.

– Как тебя угораздило?

– Ночью пошла в туалет, наступила на жестяную банку и упала. Больно не было, но утром, когда я проснулась, рука опухла. Я выпила обезболивающее и пошла на работу, но пальцы быстро превратились в сосиски.

– И зачем ты терпела? А если бы стало еще хуже?

– Мне нужно было работать. Я закончила пораньше и пошла в больницу. Уже испугалась, что что-то сломала, но, к счастью, нет. Сделали снимок – оказалось, трещина. Но гипс все равно наложили. Хорошо, хотя бы левая рука.

Я смотрел на ее лицо. Она говорила это без каких-либо эмоций, с тем самым отсутствующим взглядом, который я сначала принял за сердитый. Она рассказывала так, будто сломалась какая-то не особенно дорогая ей вещь.

За собором возвышалось несколько раскидистых деревьев и стояли скамейки, где местные старики грелись на солнышке. Мы тоже устроились на одной из них. Начался июнь, но ветер был прохладным. Я достал из холщовой сумки два завернутых в пленку куриных сэндвича, термос с кофе, бутылку воды и два стакана. Налил кофе, вытащил сэндвичи из пленки так, чтобы было удобно, и протянул один Хамин. Она глотнула кофе, откусила сэндвич и посмотрела на меня.

– Ты пальцы повредила, а Ребекка все равно заставляет тебя работать?

– Я сама попросила. Тем более работы немного.

– А в Корее ты тоже этим занималась?

– Нет, я работала в больнице. Была медсестрой. Медсестрой в большой больнице в большом городе, – она стала торопливо есть свой сэндвич.

Она откусывала большие куски и глотала их почти не жуя. Кофе был горячим, но с ним она тоже расправилась быстро. Покончив с сэндвичем, она снова заговорила:

– Ты спрашивал в тот раз. Спросил, что я здесь делаю, – она огляделась и посмотрела на меня. – Изначально я приехала, просто потому что нашла здесь работу. А когда оказалась тут, мне очень понравилось. Здесь столько приятных звуков. Послушай!

Все, что я смог услышать, – шум ветра и шелест листвы, крики птиц, жужжание изредка проезжавших машин, болтовню стариков, кашель и смех.

– Эти звуки не утомляют.

– А разве в Корее нет похожих мест?

Она равнодушно посмотрела на меня и ответила:

– Я росла в такой же деревне. Но всем сердцем ее ненавижу. Даже думать противно.

– Почему?

– Люди, – она скользнула взглядом по своему гипсу.

Рыжий кот грелся на солнышке у стены собора.

– Ты не скучаешь по тем, кто остался в Корее?

– По нескольким, – она немного подумала и продолжила: – Но теперь мне не хватит смелости вернуться и снова там жить.

Я посомневался, но спросил:

– Хочешь обедать со мной, пока не снимут гипс? Я все равно готовлю, мне несложно сделать еще порцию.

Я решил, что мое предложение было слишком внезапным и чрезмерным, но она согласилась, даже никак его не прокомментировав.

С того дня мы стали обедать вместе, если ни у кого из нас не появлялось срочных дел. И даже после того, как Хамин сняли гипс. Обычно это были просто сэндвичи, но иногда мы ели курицу или рыбу с жареной картошкой или пюре, или какой-нибудь салат. Когда пришла жара, мы стали брать по баночке холодного пива.

Хамин готовилась поступать в магистратуру на сестринское дело в ирландском Лафесте. Без студенческой визы оставаться в стране больше двух лет было нельзя, но если бы она повысила свою степень здесь, то смогла бы устроиться по специальности. На словах это звучало как хороший план, но и само поступление, и перспектива устроиться на работу на деле были труднодостижимыми целями. Хамин рассказала, что, приехав в Ирландию, искала работу четыре месяца, прежде чем получилось устроиться в овощную лавку.

– Я всегда жила тяжело.

Хамин часто так говорила. Я же думал, что странно лепить к глаголу «жить» наречие «тяжело». Разве слово «hard» обычно используется не в отрицательном значении? Конечно, можно сказать, например, «hardworking», но ведь жить и работать – это разные вещи. Мне было интересно, какое значение она вкладывала в эту фразу. Я не понимал, что она хочет этим сказать. Что живет и постоянно толкает себя вперед? Или что у нее неинтересная жизнь? Или что «жить тяжело» – это подходящая ей моральная ценность? Или же условия делают ее жизнь тяжелой? Поэтому я никогда не мог найти подходящих слов для ответа.

Спустя два месяца после того, как я вступил в клуб английского языка, мы все вместе поехали в путешествие. Ирен предложила съездить на соседний остров, мы выбрали дату, но из-за того, что у всех были дела, постоянно откладывали и собрались только в середине июля.