Чхве Ынён - Безопасный для меня человек [litres]

В прохладном воздухе витал запах горящей соломы. И люди, и лошади уже спали. В Ачиди было темно. Темнота укрывала холмы, а Хамин шла на шаг впереди меня.

Она часто обгоняла меня, словно не чувствовала, что я рядом, и даже когда мы были вместе, не произносила лишних слов. Я все это знал, но в ту ночь, когда я шагал следом за ней и смотрел на ее спину, меня одолевало какое-то необъяснимое чувство.

Хамин лишь на секунду обернулась, чтобы сказать «пока», когда открыла дверь в пристройку. Я продолжал стоять на месте даже после того, как она ушла, и не мог понять своих эмоций.

С наступлением ноября обедать под открытым небом стало невозможно. Мы с Хамин ходили на обед друг к другу домой. Один день мы сидели за столом моей хозяйки Лизы, в другой – за столом ее хозяйки, Ребекки. Лиза говорила, что мы с Хамин как супруги-пенсионеры, а Ребекка называла нас близняшками. Хамин обычно не реагировала на эти слова и просто продолжала есть, как будто ей не особенно нравились такие сравнения. Но нам нравилось. Нравилось, что мы как пара пенсионеров, как близнецы.

В тот день, когда Хамин получила письмо о зачислении в магистратуру, мы с ней вместе пошли смотреть на лошадей. Рабочий день подошел к концу, но она все равно причесывала им гривы.

– Значит, я уеду отсюда первой, – сказала она, не глядя в мою сторону. – К счастью, мой контракт закончится раньше, чем отсюда увезут вас.

– Ты не хочешь их проводить?

Хамин развернулась и посмотрела на меня.

– Я не настолько сильная, – у нее дрожали губы. – Я решила жить, ни к кому не привязываясь, закаляла сердце, но все оказалось бесполезно.

Лошадь, стоявшая рядом с ней, повернула голову в ее сторону.

– Когда я смотрю в глаза, слышу голос… Все без толку.

В темноте конюшни черные глаза Хамин смотрели на меня. Мне стало некомфортно от повисшего молчания, поэтому я перевел взгляд на стоявшую рядом с ней лошадь.

– Я и не думал, что они так дороги тебе.

Люди часто говорят то, чего сами не понимают. Хамин отвернулась и продолжила расчесывать лошадь. Я не понимал, почему она выглядела так, будто это ее ранило, поэтому сначала удивился, а потом разозлился. И даже не понял, отчего злюсь.

Первым уехал я. Сдав последний ящик яблок, я завершил свою работу в Ачиди. Мне передавали, что на соседнем пивном заводе нужны люди, но оставаться я не хотел. Примерно тогда же я получил приглашение от тети отметить Рождество с семьей на Майорке. До Рождества оставался месяц, и я планировал попутешествовать по Ирландии на автобусах и поездах.

За неделю до отъезда я сообщил Хамин о своих планах. Рассказал, что, может быть, уже после Рождества буду работать в Испании в небольшом ресторане на Майорке, которым управляет моя тетя.

Хамин слушала меня, сидя в углу небольшого паба в Ачиди. Стояла минусовая температура, она была в коричневом свитере с расклешенными рукавами, а ее длинные волосы пушились и путались. Наверное, она сильно устала, потому что ее глаза были красными, а большие ладони казались огрубевшими. Она потерла глаза и улыбнулась.

– Хорошо. Неплохо сложилось, на Майорке даже зимой не холодно, – ответила она.

В сердце кольнуло, когда я не увидел на ее лице ни капли грусти. Я уже подумал – «Как можно быть такой бессердечной?» – но вспомнил, что ей пришлось отвернуться от всех и уехать из Кореи. Это помогло мне принять ее реакцию, но разочарование не исчезло. «Если закончить все так просто, то зачем мы так часто встречались и зачем говорили о стольких вещах? Ты относишься ко мне как к прохожему. Рядом с тобой я чувствую себя ничтожным», – думал я, сидя перед ней.

– Когда мы увидимся?

– Не знаю, – ответила Хамин и посмотрела на меня без каких-либо эмоций.

– Выглядишь так, как будто тебе все равно.

Она надела висевшее на стуле пальто и повязала шарф.

– Здесь очень холодно.

Она ссутулилась, обняла плечи и стала разминать их руками. Она дрожала. Я надел ей на голову свою шапку и укрыл колени своим пальто.

– Скажи свой имейл. Я буду писать.

Хамин слушала меня и молча смотрела на мое лицо.

– У тебя что, нет почты?

Она не ответила.

– Хамин!

– Давай увидимся снова. Когда я буду в Лафесте, приедь и позвони, – она упорно не давала мне свой адрес. – Навести меня до того, как уедешь на Майорку. Если вдруг будет скучно в путешествии.

Она посмотрела на меня с тем же выражением, которое было на ее лице в конюшне, когда наши чувства вдруг вступили в странную схватку друг с другом.

Однажды жена спросила у меня, в какой момент я снова вернулся к жизни. «Когда вернулся из Ирландии», – ответил я и объяснил, что меня изменила простая жизнь во фруктовом саду и путешествие по стране. Но о Хамин я не рассказывал. Мы спокойно говорили о наших бывших, но о Хамин я почему-то рассказать так и не смог.

Утром перед моим отъездом Хамин встретила меня у дома. Стояла дымка. Густой туман путался в волосах, лип к лицу и лез в глаза. Словно шагая по облакам, мы шли рядом, пока не добрались до остановки.

Вдалеке блеснули фары, и Хамин развела руки в стороны, приглашая меня в объятья. Я обнял ее. Теперь нужно было сказать друг другу что-то на прощание, но почему-то ни у меня, ни у нее не получалось. В такие моменты люди плачут. Когда автобус подъехал совсем близко и мы друг друга отпустили, я понял, что плакал не я один.

– Ральдо, – она тихо произнесла мое имя так, будто сказала: «Счастливого пути!» или «Пока». – Ральдо. Ральдо, – она застыла на месте и плакала. Автобус тронулся, как только я сел, и Хамин быстро растворилась в тумане.

Помню, что заснул, пока ждал, когда слезы остановятся. Проснувшись, я достал бумажный пакет, который она дала мне перед отъездом. Внутри оказалось два свертка. В одном лежал куриный сэндвич, апельсиновый сок и несколько карамелек, в другом – аптечка и ее iPod. Я открыл аптечку. На каждом лекарстве были стикеры с названиями и объяснениями, как что применять. Обезболивающее, пищеварительное, снотворное, мазь для ран… На мази для ран было написано «Намажь туда, где болит». Ее дала мне Хамин, которая за все это время ни слова не сказала о моих пальцах.

Весь месяц я слушал музыку с ее айпода. Когда я ехал в автобусе, когда лежал на кровати в комнате на шестнадцать человек, я слушал Дэмиена Райса. Иногда шел снег, иногда – дождь. Я увидел больше соборов, чем видел за всю свою жизнь. Смотрел на уличных музыкантов и бесчисленное количество чаек. Я пил вместе с соседями по комнате и несколько дней провел с другими путешественниками, которых случайно встретил в автобусе. Когда я видел, как кто-то танцует, я вспоминал Хамин. Мы постоянно обменивались сообщениями, а к концу моей поездки она написала, что переехала в Лафест.