Ахмед Рушди - Кишот [litres]

Это правда. С самого начала книга знала все лучше, чем он сам. До сих пор он не задумывался о том, что смертен, но его книга говорила о смерти. Неужели он на самом деле все это время предчувствовал свою смерть, сам того не понимая? Выходит, вся эта канитель с концом света в книге – лишь попытка осмыслить свой собственный неизбежный конец? Возможно ли большее проявление нарциссизма, чем связать собственный уход с безвозвратной гибелью всего и вся, чем утверждать: вместе со мной не станет и всего, что вокруг? Когда завершится его последняя битва, вместе с ним падет на боле брани и все человечество. Не надо рассуждать про расы, классы, историю, многообразие, черт знает что еще в нашем прекрасном раздробленном мире, не надо спорить, любить или стремиться оставить нашим детям лучший мир, ведь все это окажется попросту спущенным в унитаз вместе со мной. Eunivers, c’est moi? Вселенная – это я?! Неужели он на самом деле оказался таким мегало-маньяком?

Обладает ли он добрым сердцем или выжжен изнутри?

Автор читал в “Таймс”, что даже великий Белл оу сомневался в том, каким было его сердце, и лежа на смертном одре, спрашивал себя: “Кем я был, человеком или сволочью?”

Когда однажды ночью Автор наконец почувствовал, что накопил достаточно сил, чтобы вновь встретиться со своей книгой, он отправился в кабинет, в котором, удобно расположившись в его собственном аэроновском кресле, его поджидал огромный японо-американский джентльмен со множеством имен.

– Что вы здесь делаете? – закричал Автор, пока сердце болезненно ухало в груди. – Что-то случилось с моим сыном?

– С вашим сыном все в полном порядке, – заверил его гость. – Он оказался прекрасным работником. Ваш мальчик доказал, что он истинный патриот Америки, в чем лично я никогда не сомневался. Благодаря ему и таким, как он, сейчас мы побеждаем в кибервойне.

– В самом деле?

– Определенно, сэр. Такова наша официальная позиция.

– Вы пугаете меня, появляясь в моем доме подобным образом. Прекратите это. Во-первых, это преступление, а во-вторых, у меня теперь больное сердце.

– Я принес хорошие новости. Вам предоставлен допуск. Ваша кандидатура была официально одобрена. – Агент встал,

чтобы пожать Автору руку и вручить свою визитную карточку “Агент Клинт Осима” значилось на ней.

– Отличное имя.

– Благодарю. Еще раз поздравляю. Великолепная работа.

– О какой работе идет речь?

– “Муравейник”, – пояснил Осима. – Вы не прокололись. Никому ни словечка. Мы ждали, но вы выдержали. Высший класс.

– Да, как раз хотел у вас спросить, – вспомнил Автор. – Несколько месяцев назад в “Таймс” была статья, в которой описывалась операция, очень похожая на “Муравейник”. Я подумал, откуда взяться такой статье, если все это так смертельно секретно. Но там был не “Муравейник”, там был “Коллективный разум”.

– Я вам объясню, – ответил агент Осима, – когда мы вынуждены привлекать к секретным операциям людей со стороны – к примеру, родственников фигурантов вроде вас – и вводить их в курс дела, мы всегда даем всем немного разную информацию. Когда эта информация попадает в открытые источники, мы легко узнаем, кто это сделал.

– То есть на самом деле операция называется не “Муравейник”, вы придумали это название специально для меня?

– “Муравейник”. Для нас с вами.

– А что случилось с тем, кому вы сказали, что она называется “Коллективный разум”?

– Его поступок имел определенные последствия.

– Несовместимые с жизнью?

– Отличная формулировка.

– Так зачем все-таки вы пришли? Поздравить меня, предостеречь или и то, и другое?

– Поздравить, поскольку вы были признаны соответствующим определенным требованиям, и мы готовы предоставить вам определенные привилегии по части доступа.

– К “Муравейнику”?

– К вашему сыну.

Услышав эти три слова – услышав имя своего Сына, – Автор испытал чувство, на которое, как ему прежде казалось, он был просто не способен, он почувствовал себя Кишотом, узнавшим от доктора Смайла, что его ждет встреча с Возлюбленной. По своему складу Автор не был человеком, склонным видеть омывающее его божественное сияние с небес и ощущать каскады радости, но в этот момент испытал что-то подобное. Он давно потерял надежду на новые романтические встречи. Этот поезд ушел. Сын был единственным любимым существом, которое у него осталось, но он находился так далеко – сначала по собственному выбору, потом по настоянию спецслужб. Если теперь ему позволят видеться с ребенком, возможно, даже проводить какое-то время вместе (конечно, если этого захочет Сын), это в буквальном смысле вернет Автора к жизни и поможет ему вновь обрести веру в людей. Попросту говоря, он будет по-настоящему счастлив.

– Согласно нашим оценкам, – продолжал тем временем агент Осима, – для оптимально эффективной работы наших цифровых воинов нам необходимо расширить круг их контактов вне проекта. В противном случае молодые люди могут сойти с ума и навсегда сгинуть в пузыре информационной безопасности внутри киберпространства. Их нужно спускать на землю. Мы считаем, что оптимальным будет предоставлять им два выходных каждые шесть недель плюс ежегодный двухнедельный отпуск. В случае с вашим сыном я рекомендовал начать с двухнедельного отпуска. Как вам перспектива?

– А что он говорит? – спросил Автор. – Он этого хочет?

– Молодой человек нуждается в общении с отцом, – заверил Автора агент Осима. – Он проинформировал нас об этом.

– Агент Осима, агент Кагемуся, агент Мизогучи, агент Макиока, – заявил Автор в ответ, – я люблю вас. Всех вместе и каждого в отдельности.

Японо-американский джентльмен выглядел смущенным.

– Это нежелательно, сэр, – ответил он.

Когда Автор видел Сына в последний раз, тот носил длинные, почти до плеч, кудри. Теперь он подстригся – брутально, почти налысо – и стал похож на Сестру в ее последние дни. Увидев это, Автор невольно вздрогнул.

– Ты чего? – удивился Сын.

– Ничего, – заверил его отец. – Прическа.

– Тебе не нравится?

– Длинные шли тебе больше.

– Вообще-то всем нравится, – сдержанно заметил Сын. – Все говорят мне комплименты.

В первые проведенные вместе часы они оба ощущали неловкость. Сидели друг напротив друга за накрытым к завтраку столом и мусолили в руках чашки с кофе, не зная, что сказать.

– Что ты собираешься делать эти две недели?

Неопределенный жест плечами.

– Не знаю. Ничего. Что-нибудь. А ты что предлагаешь?

– Что-нибудь, что доставит удовольствие нам обоим.

– Лично я ничего такого не знаю. Будет здорово, если ты что-то предложишь.

Затянувшаяся пауза, а потом.

– Поедешь со мной в автомобильное путешествие?