Эдвард Сент-Обин - Двойной контроль [litres]

– Здесь изумительно, – вместо этого сказала она, когда с тихим жужжанием поднялись электрифицированные жалюзи, открывая панораму за окном спальни.

С одной стороны, далеко внизу, до самого берега Тихого океана простирались секвойные леса; с другой стороны волны осенних холмов откатывались от хантеровского дома на юг. Вдали виднелись резкие складки гряды Санта-Лючия, сжатые гармошкой склоны, покрытые зарослями чапараля. На оконном стекле распластались бабочки, трепетали крылышками, будто отдыхали перед дальнейшим полетом.

– Данаиды-монархи прилетели сюда из Северной Канады на зимовку, – пояснил Фрэнсис. – Им требуется четыре поколения, чтобы проделать путь в три тысячи миль.

– И каждое поколение рождается, зная дорогу, – сказала Оливия.

– Да, в том, что касается навигации, их мозги куда больше наших, только они распределены по поколениям и калейдоскопу.

– По калейдоскопу? – удивилась Оливия.

– Это собирательное существительное для обозначения группы бабочек.

– А разве не стая?

– Мне больше нравится калейдоскоп.

– Ты такой эстет! – сказала Оливия.

– Верно, – согласился Фрэнсис, с улыбкой глядя в окно.

Секвойи в прибрежных каньонах находились на территории национального заповедника, граничившего с «Апокалипсисом сегодня» снизу. По бокам поместья располагались еще два больших частных владения. Общая площадь всех трех ранчо составляла примерно пять тысяч акров, чуть больше, чем Хоуорт, но была гораздо сложнее для интеграции. На нескольких тысячах акров национального заповедника действовали свои законы и власти, и Хантер не собирался связываться с этой громадной бюрократической машиной, но вчера пригласил на обед соседей, надеясь уговорить их подключиться к проекту возрождения дикой природы, который разрабатывал Фрэнсис.

Джим Берроуз, владелец ранчо «Титан», седоусый республиканец, вечно подтрунивавший над собой, любил говорить, что единственным правилом контроля над личным оружием должен быть закон, обязывающий каждого старше пяти лет на скрытое ношение оружия. «А как еще защитить себя в современных школах?» – шутливо вопрошал он.

Прадед Джима купил ранчо «Титан» в 1924 году, чтобы разводить здесь лучший в Калифорнии скот на травяном откорме. Джим заявил, что намерен отпраздновать столетний юбилей ранчо, выпустив из ближайшей рощи тысячу голубей, которых будут отстреливать сотня приглашенных в бронежилетах и с защитными щитками во избежание несчастных случаев, как с Диком Чейни, при круговой стрельбе на коктейльной вечеринке.

– А уцелевший голубь по праву сможет именоваться международным символом мира, – добавил он.

– А голубям дадут оружие? – спросила Люси. – Иначе будет несправедливо.

– Вот именно, – кивнула Оливия. – У них же тоже есть права, предусмотренные Второй поправкой.

– Голубей доставят из Колумбии, – сказал Джим. – Там нет Второй поправки.

– Это голуби-преступники, – добавил Хантер. – Насильники и наркодилеры.

– Точно! – расхохотался Джим так, что стакан в его руке задрожал. – А если серьезно, защитники природы и охотники должны договориться между собой: если не останется лесов, которые надо охранять, то не останется и зверья, на которое можно охотиться. Если вы с Фрэнсисом придумаете, как повысить плодородие земли и численность живности, то я готов к вам присоединиться. В принципе, наука – это здравый смысл, облеченный в заумные слова, но, если вы сможете объяснить мне свои задумки простым языком, я под всем подпишусь.

– Отлично, – сказал Фрэнсис. – Да здравствуют простой язык и здравый смысл.

– Сразу видно, свой парень, – сказал Джим, одобрительно кивнув Хантеру.

– Ну-ну, Джим, похоже, у тебя самый поразительный ум на свете, если ты думаешь, что квантовая механика, геномное секвенирование или горизонт событий доступны здравому смыслу, – заметила Хоуп Шварц, владелица еще одного ранчо по соседству с «Апокалипсисом сегодня».

– Видишь ли, Хоуп, у меня действительно самый поразительный ум на свете, – ответил Джим, и стакан снова задрожал в силовом поле его безудержной шутливости.

Джим и Хоуп были старыми противниками в давней войне между либеральными и консервативными ценностями, которая шла даже на самых высших уровнях американского общества, но объединявшее их богатство позволяло им обедать вместе; их антипатия больше напоминала рыцарский турнир без зрителей, а не борцовские соревнования с миллионной аудиторией.

Хоуп, с ее высокими скулами, спутанной гривой светлых волос и в выцветшем джинсовом пиджаке, казалось, вплыла в гости к Хантеру на каком-нибудь альбоме The Beach Boys , будто на доске для серфинга. Ее открытое лицо выглядело на десять-двенадцать лет моложе ее настоящего возраста, а тело обладало пугающей гибкостью. На обеде она сидела, будто на занятиях по йоге, выгнув спину, как натянутый лук, и завязав ноги, будто шнурки. Ей было удобнее сидеть в позе двойного лотоса, чем упираться ступнями в пол. Она отказывалась почти от всего угощения, подаваемого Раулем, и пробовала только крохи самых полезных блюд; на ее тонких загорелых запястьях красовались серебряный браслет с бирюзой и многочисленные фенечки из красных и желтых хлопчатобумажных нитей, которые она зареклась не снимать до тех пор, пока они не износятся сами собой, – символы на удивление большого числа хрупких дружеских связей. Купленное ею ранчо на вершине холма прежде называлось, с сокрушающим буквализмом, «Вершина холма», но Хоуп переименовала его в «Яб-юм», в честь тантрического символа, знаменующего союз между мужским влечением и женской интуицией и изображающего это высочайшее состояние духа в виде изначального сексуального акта; образ совокупления воплощал трансцендентность двуединства.

– А у Фрэнсиса в кабинете висит изображение яб-юма, – сказала Оливия.

– Да, – подтвердил Фрэнсис. – Тибетская танка девятнадцатого века.

– Прекрасно, – изрекла Хоуп тоном женщины у зеркала, любующейся новыми серьгами. – Вы практикуете медитацию?

– Иногда, – кивнул Фрэнсис. – Не очень умело, да и то, если вспоминаю.

– Додзё на моем ранчо освятил далай-лама, – сказала Хоуп.

– Надо же! – удивился Фрэнсис. – Как его занесло в эти края?

– Фонд Шварцев сделал небольшое пожертвование на благотворительные нужды, – объяснила Хоуп. – Мои предки нажили состояние на претцелях, и теперь я отмываю деньги, занимаясь филантропией. А в моем додзё очень благостно. Приходите в гости, помедитируем.

Скажи уже сразу «потрахаемся», подумала Оливия.

– Спасибо, – ответил Фрэнсис. – Только теперь мои медитации не так формальны, как раньше; я стараюсь совмещать их с повседневными делами.