Жоэль Диккер - Последние дни наших отцов

— Потрясающе будет, если нас не сцапают! — простонал Клод, у которого от ужаса сводило живот.

Толстяк показывал Фарону дорогу, и скоро они приехали. Затормозили перед пабом. Сердце у Толстяка колотилось. Остальные, в полном восторге от этой вылазки, жалели, что не додумались до этого раньше. Они вошли цепочкой, словно веселый духовой оркестр, и уселись за одним столом, а Толстяк устроился за барной стойкой, ощущая спиной два десятка устремленных на него глаз. Когда он оборачивался, они жестами подбадривали его.

Толстяк обвел взглядом зал, но не увидел своей любимой. Он постарался ничем не выдать сразу охватившей его тревоги: а если она сегодня не пришла?

Курсанты за столом внимательно смотрели.

— И где она? — нетерпеливо спросил Фрэнк.

— Не вижу, — отозвался Пэл.

— И что, он так каждый вечер сбегает? — спросил Эме, все еще не оправившийся от изумления.

— Каждый вечер.

— Надо же, и никто не заметил…

Толстяк, облокотившись на стойку, спросил себе для храбрости пива, потом еще кружку, и третью. По-прежнему ничего. Ее не было. В конце концов Эме, посланец сгоравшей от нетерпения делегации, подошел к нему.

— Ну и где твоя девочка?

Толстяк пожал плечами — откуда ему знать. Он вертел головой во все стороны в надежде высмотреть ее в клубах табачного дыма. Напрасно. Он почувствовал, что на лбу выступили капли пота, быстро стер их рукавом и сжал кулаки. Только не отчаиваться.

Спустя четверть часа рядом уселись Кей и Станислас помогать ему ждать. Потом они предложили поискать ее в толпе посетителей:

— Скажи, какая она из себя, мы ее тебе найдем.

— Ее нет, вообще нет, — всхлипнул Толстяк с окаменевшим лицом.

Спустя полчаса настал черед Клода подойти с поддержкой:

— Шевелись, Толстяк, ищи ее, если мы тут засидимся, нас сцапают.

Спустя час усталые товарищи, раз ничего не происходило, рассеялись по залу: кто остался за столом и играл в карты, кто направился к бильярду и дартсу. Пэл тревожился за Толстяка.

— Ничего не понимаю, Пэл. Ее нет. Она всегда была здесь!

Прошел еще час, потом другой. Приходилось признать очевидное: она уже не появится. Толстяк цеплялся за барную стойку, цеплялся за надежду, но увидев, что к нему приближаются Кей, Фрэнк, Станислас и Эме, он глубоко опечалился — пора было возвращаться в Лодж.

— Не надо, не сейчас, — взмолился он.

— Пора ехать, Толстяк, — сказал Кей. — Мне очень жаль.

— Если мы уедем, я ее никогда не увижу.

— Ты вернешься. Получишь увольнительную. Мы все этим займемся, если надо. Но сегодня она не придет. Сегодня — нет.

Толстяк чувствовал, как его сердце вянет, ссыхается, сжимается в комочек.

— Надо ехать, Толстяк. Если лейтенант нас засечет…

— Знаю. Спасибо за все, что вы для меня сделали.

Лора, стоя поодаль, наблюдала эту душераздирающую сцену. Она подошла к гиганту, села рядом и попыталась его утешить. Он уронил огромную голову на ее худенькое плечо, она провела рукой по его влажным от пота волосам.

— И все зря… — вздохнул Толстяк. — Я даже не знаю, как ее зовут, я никогда ее не найду.

Глаза Лоры вспыхнули:

— А что нам мешает узнать ее имя?

Она вскочила. Ей пришлось пробиваться сквозь толпу пьяных мужчин, а потом чуть ли не лезть на стойку, чтобы докричаться до официанта, протиравшего стаканы.

— Я ищу Бекки! — она назвала первое попавшееся имя.

— Кого?

Официанту пришлось приложить ладонь к уху, чтобы расслышать ее в общем гомоне.

— Девушку, которая здесь работает, — громко и отчетливо произнесла Лора.

— Тут только одна девушка работает — Мелинда. Вы Мелинду ищете?

— Да, Мелинду! Она здесь?

— Нет. Заболела. А что вы хотели?

Лора что-то пробормотала, официант не расслышал и, не задавая больше вопросов, вернулся к своим стаканам.

Курсанты видели всю сцену, но не слышали разговор. Улыбающаяся Лора подошла к ним.

— Мелинда, — шепнула она на ухо Толстяку. — Ее зовут Мелинда.

Гигант просиял:

— А он больше ничего не сказал?

Лора на секунду задумалась. Толстяк выглядел таким счастливым, она не смогла не солгать:

— Сказал, что она говорила о тебе.

Толстяк ликовал:

— Обо мне? Обо мне!

Лора закусила губу. Не надо было этого делать.

— Ну… она заметила, что ты приходишь.

— Я не сомневался! — заорал Толстяк.

Он уже ничего не слушал и, ошалев от счастья, обнимал Лору, потом Эме, Пэла, Кея и всех остальных, даже Фарона.

Они ушли все той же веселой цепочкой и снова набились в грузовик. Толстяк сходил с ума от любви и счастья.

— Я не сомневался, — твердил он. — Знаете, мы иногда встречались глазами, и это было… Что-то особенное! Ну, вы понимаете, о чем я. Химия.

— Алхимия, — поправил Эме.

— Точно, алхимия, алхимия. Как гром с неба!

Фарон, сидя за рулем, смотрел на Толстяка в зеркальце заднего вида и улыбался. Он догадывался, что Лора слукавила, и считал, что она поступила очень чутко. В ожидании того, что, быть может, случится с ними во Франции, солгать ради капли счастья не значит солгать.

В сотне метров от Данэм-Лоджа Фарон выключил мотор, и курсанты молча дотолкали машину. Потом, выслушав последние наставления Кея, бесшумно пробрались в дом и направились к спальням. Когда они проходили через столовую, зажегся свет. Перед ними, держа палец на выключателе, стоял лейтенант Питер.

Они стояли, повесив головы и пряча улыбки. Лейтенант Питер вопил, а Дэвид, выдернутый из постели по такому случаю, переводил кое-как, перескакивая с пятого на десятое.

— Лейтенант говорит, что не очень доволен, — проблеял Дэвид, вклинившись между взрывами бешеного ора.

Переводчик был в халате, глаза у него не открывались.

— Вообще-то он нас кроет последними словами, — поправил Станислас.

— Я так и думал, — прошептал Эме.

Лейтенант надрывался, подпрыгивая на месте и загребая воздух длинными худыми руками.

Тогда Кей по-английски объяснил, что они ездили искать возлюбленную Толстяка, а это обстоятельство непреодолимой силы.

Но его объяснение, можно сказать, не произвело никакого эффекта на разгневанного Питера.

— Вы совсем не соображаете? А если бы с вами что-то случилось на улице, во время комендантского часа! Я же за вас отвечаю!

Дэвид кое-как изложил его слова по-французски.

— Мы ничем не рисковали, — простодушно ответил Клод, — мы же были на машине.

Питер, выслушав перевод, побагровел:

— На машине? Машине! На машине они были! Какой еще машине?

Клод показал через окно орудие преступления.

— Все на улицу! — рявкнул лейтенант.

Курсанты вереницей потянулись за ним в кусачий ночной холод. Питер уселся за руль грузовика, а Дэвид в ночной рубашке, дрожа и вздыхая, занял пассажирское место.

— Вам повезло, что я вас всех не отправил в тюрьму! А теперь везите меня! Далеко везите! Мне тоже хочется развлечься!