Жоэль Диккер - Последние дни наших отцов

— Добрый день, месье, — произнес тот, что постарше.

Отец не ответил. Ему нужен был сын.

— Меня зовут Станислас, — продолжал мужчина. — Я из британской армии.

— Адольф Штайн, — добавил второй. — Тоже британская армия. Мое почтение, месье.

Лицо отца немедленно оживилось снова:

— Великолепно! Вас сын послал? Ве-ли-ко-лепно! Да, я с первого взгляда все понял! Что вы такие насупленные? Вы из Женевы? Где же мой сын? Он скоро придет? Чемодан у меня готов. Поезд в два часа дня, я не забыл.

Дофф и Станислас переглянулись: они мало что поняли, но вид у отца был такой восторженный… Они никак этого не ожидали.

— Входите, входите, господа. Хотите обедать?

— Не знаю… — ответил Станислас.

Дофф промолчал.

— Как это не знаете? Значит, голодны, но боитесь меня побеспокоить! Ох уж эти англичане, такие всегда вежливые. Потрясающий народ, вот вы кто. Ну-ну, не стесняйтесь. Заходите, надеюсь, всем хватит, я только на двоих рассчитывал.

Гости послушно двинулись вслед за отцом.

— А в котором часу подойдет Поль-Эмиль?

Дофф и Станислас снова в ужасе промолчали, не сразу найдя в себе силы ответить. Наконец Станислас выговорил:

— Поль-Эмиль не придет, месье.

На лице отца отразилось разочарование.

— А, вот как… Как жаль… Никак у него не выходит освободиться. Из-за Тихого океана, да? Проклятый океан, пусть бы американцы сами там разбирались.

Агенты в недоумении переглянулись, а отец, скрывшись на минуту на кухне, принес еще тарелку и дополнительные приборы.

— Я не могу… — шепнул Дофф Станисласу. — Слишком тяжело… Не могу.

— К столу! — позвал отец, внося дымящееся блюдо.

Они уселись за стол, но Дофф, терзаясь мыслью о том, что они собираются сделать, сразу вскочил.

— Простите, месье, но… Срочное дело! Только что вспомнил. Очень невежливо с моей стороны так уходить, но дело исключительной срочности.

— Исключительной срочности! Никаких проблем! — весело воскликнул отец. — Все совершенно нормально! Я же вижу, как мой Поль-Эмиль занят этим Тихим океаном! Война — дело серьезное, днем и ночью. Приходится приноровляться.

Дофф, стыдясь своей трусости, повернулся к Станисласу, но тот кивком успокоил его: он сам известит отца.

— Вы вернетесь к десерту? К кофе?

— Наверняка… Если нет, не ждите меня!

Он сюда уже не вернется.

— Кофе у меня, само собой, не настоящий. Все равно будете?

— Да, настоящий, не настоящий — мне все равно!

И поспешно выскочил из квартиры.

Он сбежал вниз по лестнице и в смятении уселся на ступеньках у входа. Консьержка вышла из своей каморки, оглядела его.

— Вы кто такой? — спросила она.

— Лейтенант Штайн, британская армия.

Он представился военным, чтобы она оставила его в покое.

— Пшу пщения, офицер. Бывают, знаете ли, мародеры.

Дофф не слушал: он злился на себя — бросил Станисласа одного выполнять невыносимую задачу.

Но консьержка все стояла и смотрела на него. Она молчала, но ему мешало ее присутствие — он хотел остаться один. Он достал удостоверение:

— Я же сказал, британская армия. Можете работать дальше.

— У меня перерыв.

Дофф вздохнул.

Она с любопытством разглядывала его и в конце концов спросила:

— Вы английский агент? Как Поль-Эмиль?

Лицо у Доффа внезапно потемнело:

— Вы о чем? — грубо спросил он.

— Ой, я не хочу проблем! Просто интересно, из той же вы службы, что и малыш Поль-Эмиль… Ну и все…

Дофф был в ужасе: откуда консьержка знает о связи Пэла со спецслужбами? Та пошла было к себе в каморку, но он встал:

— Погодите! Что вам известно о Поле-Эмиле?

— Знаю только то, что должна знать. Может, и получше вашего… Он тут всегда жил, с родителями. Когда мать умерла, я даже за ним присматривала. Папаша, небось, и забыл, перестал мне подарки делать на Рождество. Бедняга, совсем у него мозги набекрень… Вы, поди, скажете, после того, что с сыном случилось, это и нормально.

Дофф нахмурился. Откуда эта перечница знает про Пэла, если даже отец явно не в курсе?

— А что случилось с Полем-Эмилем?

— Ну, вы-то небось знаете, коли тут сидите. Так вы агент вроде него или нет?

— Кто вам об этом сказал? — настаивал Дофф.

— Ну, немец сказал. Когда Пэла тут схватили, в этом самом коридоре. Немец и говорит Полю-Эмилю: “Я знаю, что вы британский агент”. Вы, стало быть, говорите, что вы из армии ростбифов, вот я и подумала спросить, знаете ли Поля-Эмиля. Вот и все.

В голове у Доффа теснились сотни вопросов: значит, консьержка видела Пэла прямо здесь? С каким-то немцем? Значит, Пэл приезжал в Париж к отцу… Но зачем? На секунду у Доффа мелькнула мысль сходить за Станисласом, но он передумал. Предложил консьержке зайти к ней в каморку и спокойно поговорить. Та была в восторге: наконец кто-то проявил к ней интерес, да еще и солдат такой красивый!

Дофф уселся, консьержка суетилась, предложила ему настоящего кофе, который хранила для особых случаев. Какой красивый военный — обаятельный, голос такой глубокий, к тому же лейтенант армии Ее Величества, это вам не фунт изюму! Она была гораздо старше него, годилась ему в матери, но мало ли молодых людей, которым нравятся зрелые женщины? Она ненадолго заперлась в ванной.

— Как хорошо все англичане говорят по-французски, с ума сойти… — сказал отец.

Его уже раньше потрясла чистая речь Вернера.

Станислас не понял, ему это ни о чем не говорило. Они по-прежнему ели и молчали. Горячее, потом десерт.

Отец заговорил только под конец обеда:

— Так скажите же мне… Зачем вы пришли?

— Поговорить о вашем сыне. У меня плохие новости, месье.

— Он погиб, да? — внезапно спросил отец.

— Да.

Отец подозревал это с первой минуты, когда их увидел. А может, и с самого начала. Два отца смотрели друг на друга. Их сын умер.

— Мне очень жаль, месье, — прошептал Станислас.

Отец сидел с бесстрастным лицом. День, которого он так страшился, настал: сын погиб, он больше не вернется. Ни слезинки не текло по щекам старика, крик не вырвался из его груди. Пока еще нет.

— Как это случилось?

— Война. Все эта проклятая война.

У отца кружилась голова.

— Расскажите про сына, офицер. Расскажите мне про сына, я так давно его не видел, боюсь, я все забыл.

— Ваш сын был храбрый.

— Да, храбрый!

— Он был великий солдат. И верный друг.

— Верный, да, всегда!

— Мы звали его Пэл.

— Пэл… Красиво!

Тиски невыносимого горя мало-помалу сжимали тело отца. Он с трудом дышал, мир вокруг него как будто постепенно цепенел. Длинная дорожка слез потекла по его лицу. Жемчужины муки.

— Рассказывайте, офицер! Говорите! Говорите!

И Станислас рассказал все. Он говорил об их учебе, об Уонборо, о Локейлорте, Рингвэе, Бьюли. Говорил о группе, о шалостях Толстяка, о мужестве, с которым они преодолевали трудности. Рассказал о всех трех годах, что они провели вместе.