Марта Кетро - Рассеянная жизнь

Терпеливо пережила фотосессию — при нынешних возможностях фотошопа, достаточно только присутствовать в кадре, а дальше уже обработка превратит растерянную неловкую женщину в кудрявую принцессу, пусть и немолодую, но милую. По вечерам писала ответы для интервью, разбиралась с почтой, а потом шла в ближайшее кафе и вместо того, чтобы романтично потягивать белое вино с ломтиком сыра, сжирала огромный чёрный бургер или цыплёнка-корнишона — жадно, как лисица. Точно как раньше, когда приезжала в Тель-Авив и питалась вредной едой, потому что «в путешествиях не толстеют».

Во время одного из таких варварских ужинов ей позвонили, на экране высветился незнакомый номер, но Поль уже привыкла, это могли быть пиарщики, которые в издательстве менялись так часто, что не имело смысла записывать их телефоны. Быстро проглотила кусок мяса и сказала: «Даааа» сытым голосом. На том конце был какой-то мужчина, который после паузы произнёс её имя, сообщил, что это он, и замолчал. Поль доброжелательно подбодрила: да, я слушаю. «Типа не узнала», — хмыкнул он, и тут она, конечно, сообразила.

Нико наблюдал за её фейсбуком с фэйкового аккаунта, поэтому знал о приезде в Москву, а чтобы она не сбросила звонок с его номера, не поленился вытащить симку из планшета. Но Поль, наверное, ответила бы в любом случае, потому что, оказывается, совершенно забыла, почему злилась на него, и даже обрадовалась. Нет, суть конфликта она помнила, но теперь казалось, что гнев её был не слишком адекватен его проступку. Ну расстались, ну нашёл кого-то — жизнь продолжилась. Так что она легко согласилась повидаться. Скажем, в понедельник, вечером. К тому моменту рекламная горячка должна закончиться.

Правда, чуть позже Поль обнаружила, что не так уж безразлична к будущей встрече — в следующие дни она перестала обжираться на ночь и ещё разок навестила косметолога. Та, будучи по первой профессии неврологом, принимала Поль в разных удивительных местах — например, в раковом корпусе платной московской клиники, в которой у неё был кабинет физиотерапии. Необычайно тихое и спокойное место, а главное, процедуры там обходились Поль дешевле, чем в салоне красоты, где расчёт шёл через кассу. Она лежала, чувствуя, как лицо покрывают холодным гелем, массируют микротоками, подкалывают тут и там; слушала, как переговариваются между собой медсестрички, то и дело забегающие в кабинет: «Мужчина из восьмой? А увезли, захлебнулся ночью. Бельё смени». Косметолог успокоительно пояснила:

— Не обращайте внимания, отёк лёгких так по-простому называют.

И Поль не обращала, смерть не имела к ней никакого отношения, и не могла иметь. Смерть — это для других, а она пока слишком живая, чтобы беспокоиться. Её поражала граница, возникающая вокруг тех, кто внезапно заболевает. Только что болтали с подругой о чём попало, и вдруг она тихо говорит: «У меня нашли…», и ты уже не можешь трепаться о мужчинах, платьях и сплетнях. Кажется, теперь нужно только вполголоса справляться о здоровье и аккуратно помогать, ставить цветы на столик возле кровати и сбегать через час. Может она, подруга, не хочет «о душе», ей бы ещё всего этого смешного, разноцветного и мелкого, но что-то отделило её от живых и мешает приблизиться. Похоже, это страх — хочется верить, что там, возле смерти, не такие люди, как мы. С нами-то — обычными, без невидимых смертных печатей, — этого не произойдёт. С нами и с теми, кто любим.

Поль вспомнила Гая — он не то что живой, он — жизнь, как она может прекратиться и не быть? Разве только в старости, когда исчезнут желания, останутся одни потребности, а цели сведутся к необходимости дойти от кровати до туалета и не упасть. Интересно, в какой момент она, Поль, со всеми своими тревогами и амбициями свернёт на путь к дементной старушке, и успеет ли она осознать этот момент. Или правильнее спросить, успела ли?

Да ну, блин, надо было, в самом деле, ехать в салон.

…Встречала Нико на Курском вокзале, за турникетами — сама предложила неизвестно зачем, а теперь стояла, как дура, а мимо сновали люди с сумками, то и дело её задевая. И только потом поняла, что скучает. Незачем стало ездить в Подмосковье, маминой квартирой успешно распоряжается агентство, а ей, оказывается, не хватало горького железнодорожного воздуха и металлического женского голоса: «Электропоезд “Москва — Петушки” отправляется из десятого тупика». А ещё сообразила, что высматривает не долговязую фигуру Нико, а девчонку в юбке-ламбаде и белых туфельках на шестисантиметровых каблуках. Но та всё не шла, и когда появился Нико и повёл её к Атриуму, Поль некоторое время оборачивалась на стеклянные двери. Нет, не приехала.

Он, конечно, ничего, не заметил, увидел только её волнение и принял на свой счёт. Нико был из тех мужчин, которые считают, что переспав однажды с женщиной, навсегда получаешь ключ к её спальне. Старая любовь не ржавеет и всё такое. И теперь, усевшись за столик итальянской кафешки, Нико заговорил снисходительно и чуть недовольно. Поль выбрала это место потому, что любила тамошние фисташковые эклеры, а о цене не подумала — после Тель-Авива средний московский счёт вызывал умиление. О том, что Нико вечно экономит, она забыла, и вспомнила, когда он принялся бурчать, рассматривая правую сторону меню:

— Три евро за чашку кофе! Да вся пачка столько стоит, поехали ко мне, я в сто раз лучше сварю!

— Но я не хочу кофе через полтора часа, — пожала плечами Поль. На самом деле с языка едва не сорвалось: «Не ной, я заплачу», но вовремя опомнилась.

Едва занесла нож над эклером, Нико откинулся в кресле и начал допрос:

— Ну что, наелась иммигрантской жизни? И как тебе среди евреёв? На родинку рвануло?

На самом деле он действительно скучал по ней и был безумно рад, когда она приехала и согласилась повидаться. Но сейчас видел её, такую спокойную, слегка загоревшую и вполне довольную жизнью, и раздражение в нём нарастало. Она серьёзно думает, что можно вот так пропасть на полтора года, а потом как ни в чём ни бывало вернуться и начать всё сначала?

Поль было расстроилась, а потом опомнилась и наблюдала за ним с весёлым изумлением. Она умудрилась смотаться в другую страну, написать пару книжек и сотню колонок, встретить Гая, в конце концов, а он даже старую майку не выбросил, всё та же, с мордой волка на груди. И серьёзно думает, что их роли остались прежними — виноватая Поль и бесценный Нико, вольный казнить и миловать.

Она рассматривала его лицо, видела брезгливую складку у губ, слушала сварливый голос и так погрузилась в размышления, что совершенно потеряла нить разговора. Нико увидел её расфокусированный взгляд и решил, что девушка поплыла, пора переходить к решительным действиям. Протянул руку, чтобы погладить по щеке — она сразу таяла, когда он трогал её лицо, но Поль от неожиданности шарахнулась и отмахнулась вилкой. Так и не научилась есть левой и обходилась с приборами по-американски: сначала нарезала еду на кусочки, а потом перекладывала вилку в правую руку. «Иначе мимо рта проношу», — объясняла она, и Нико это раньше забавляло. А теперь она дёрнулась, небрежно извинилась и помахала официанту.