Владимир Шапко - Настольная памятка по редактированию замужних женщин и книг

Зиновьева садилась за стол. Забытая игроками, смотрела. Хорошо, что с приездом брата престала хотя бы летать женская одежда в спальне. Но ведь это ненадолго. Сергей скоро уедет. Бродила у женщины утопическая мысль. Мысль-утопия: хорошо бы создать нечто вроде шведской семьи. Женщина, двое мужчин и мальчишка. Но абсолютно без секса между взрослыми. Абсолютно. Только душевное, светлое…

В ужасе похолодела: да ведь вторым мужчиной в этой шведской семье будет брат, родной брат женщины!.. Вот додумалась так додумалась кощунница.

— Мама, ты чего? — затряс плечо Ярик. И два шведа бросили игру и вылупились.

Справилась с собой:

— Ничего, всё хорошо. — Приказала: — Руки мыть и ужинать.

В субботу брат уезжал. И отпуск заканчивался, и сожительница ждала. С которой он то сходился, то расходился.

Плоткин не мог поехать со всеми на вокзал, не мог бросить работу, зато для Зиновьевой на всю редакцию прокричал. Громче её самой:

— Лидия Петровна! Сегодня уезжает ваш родной брат, который у вас гостил. Уезжает к себе домой, в Вологду. Вы можете поехать, проводить его. А мы вас прикроем! Верно, господа?

Редакторы одобряюще загалдели: прикроем, Лида, прикроем, не сомневайся!

На московском вокзале, в начале платформы, втроём ждали поезд на Вологду. Низко висящий модерновый потолок походил на аллигатора в шипах. Ярик посматривал, жался к Сергею. Тот, приобняв его, как бы успокаивал. Из рюкзака дяди, конечно же, торчали нарды.

— В общем, Лида, моё мнение о нём ты знаешь. Не раздумывай, соглашайся. Как решишься, позвони, пожалуйста. Мы с Галей приедем. Я с работы отпрошусь.

— Когда, когда приедете? Дядя Серёжа? — сразу забыл про аллигатора Ярик.

Дядя наклонился к племяннику и вместе с ним посмотрел на Зиновьеву:

— Это от мамы твоей зависит.

А? Мама? Мама почем-то отвернулась, закрутила головой.

Показался поезд. Неторопливо полз, приближался.

Зиновьев быстро снял рюкзак и выдернул нарды. Ярику протянул:

— Держи, племяш! Будешь играть с дядей Гришей!

— А вы? — Мол, как же без них останетесь? Дядя Серёжа? Ведь инкрустированные, ручной работы?

— Ничего, я другие закажу. Не хуже будут… Ну, родные мои… — Обнял сестру и племянника вместе с коробкой.

Видели потом, как он протискивался в низком, словно бы игрушечном вагоне, цепляясь рюкзаком за что попало.

Уселся наконец. Казалось, разлёгся у самого пола. Рукой помахал, поехал.

Шли за поездом, тоже махали.

Потом мать повернулась к сыну:

— Ну, и что теперь делать мне с коробкой твоей?

— А ничего не сделаешь теперь, — ответил храбрый сын. — Подарок.

В обед раздетая Пшёнкина лежала на диване в ногах у Витальки, свернувшись клубком. Подрёмывала. Савостин лежал на животе, но умудрялся писать. Удерживал себя на локтях: «Удар ноги в пах, и отсечённая голова. И дальше Артур двигался бесшумно, на четвереньках словно пантера. Артур впереди заметил часового. Хотя он стоял за деревом, Артур слышал его бурное дыхание алкоголика. “Счас я тебя, гад, достану” — прошептал Артур и покачал в руке клинок убийства. “Н-на, гад!”»

— Ну чего ты пинаешься, Виталя, — дёрнулась сзади Пшёнкина. — Поспать не даёшь.

Вот ещё зараза. Сбила всё. Ещё раз лягнул. Нарочно. Без Артура.

— Ну, Виталя.

— А ты не разлёживайся. Собирайся. Муж дома ждёт, ха-ха-ха!

Смеялся. Как Артур с превосходством.

Пшёнкину Вальку сразу смело с тахты. Злющая, как Регина, завыделывалась в ванную. Не любит, когда мужа упоминаю. Хотя видел его один только раз. На Невском. Везла в коляске. Ноги у доходяги мужа как плети. Пшёнкина остановила коляску. Хотела познакомить, стерва. Ещё чего! Мимо прошёл. После этого злится. Особенно когда скажешь «собирайся, муж дома ждёт, хах-хах-хах!».

Валентина Пшёнкина зло шоркала себя мочалкой в душевой кабине. Мерзавец! Ничтожество! Он, видите ли, писатель. С большой буквы. Са-вос-тин. Вы слышали о таком гениальном? Постоянно издевается над бедным Володей. Знал бы тот, с кем связалась его подлая потаскуха. Слёзы жгли, выедали глаза. Зажимала рот ладошкой, чтобы гад в комнате не услышал плача.

Савостин прислушался. Что-то долго подмывается, хе-хе-хе. Хорошо поимел шалаву. Довольна. Вот, явилась наконец. В полотенце завёрнутая. В кресле развернулась. Грудей почти нет. Хотя сама в теле. Стала хватать свои тряпки, прикрывать ими грудь, одеваться. Молчит, не смотрит, обиделась. Сейчас придёт домой: «А я у подруги была. Не скучал?» Как же, «у подруги», посмотрит доходяга чернобыльский из коляски. У «подруги». Ага. У которой прибор всегда в порядке. Ха-ха-ха!

Во-во, пошла. Опять как Регина. Вихляясь. Хлопнула дверью. Ну и хрен с тобой. Всё равно менять буду. Надоела.

Савостин из угла дивана дёрнул к себе ноутбук. Удобно уселся, раскрыл. Прошёл в Свой раздел в библиотеке Горшкова. Посмотреть, сколько посетили за сутки «Войну Артура». Не поверил глазам своим — всего двое. Два читателя! За сутки! Вот козлы так козлы-ы.

Тут же начал открывать и закрывать «Войну Артура». Сам рейтинг наколачивать. Открывал и закрывал раз двадцать. Вот так-то лучше будет, козлы.

Не забыл в игралке несколько раз расстрелять и взорвать убегающего гада Купцова. «Вот тебе, гад! Вот!» Захлопнул ноут. Настроение сразу поднялось.

Но в душе опять увидел мыльную непромытую мочалку. Никогда не помоет за собой! Брезгливо бросил в ведро. Лупил струями по всей кабине, смывал всё после неряхи. Только после этого сам залез и помылся.

Перед зеркалом жужжал бритвой. Потом занялся лицом серьёзно. Причёска ничего, держится, а вот лицо опять оплыло и морщины под глазами. Пришлось больше дать румян и под глазами замазывать. Пора к Альбертине Зуевой. В салон. Хороша бабец. С пышной причёской. Хорошо бы её прямо в салоне установить. Да это ладно, это потом. А сейчас — одеваться. Сегодня в новое издательство. Запасное. Вроде бы тоже купились на губернатора. Тоже халявщики. Как и Акимов. А тот всё успокаивает: «Не волнуйтесь, Виталий Иванович! Напечатаем, издадим! Вот где они все у меня!» Кулачок даже сожмёт. Трепло несчастное.

С одной рукой на руле летел по набережной. Свернул в арку к проходному двору. И сразу увидел Плоткина. Кучерявую башку его. Идёт домой, подпрыгивает. Счастливый. Наверно, после траха со своей Зиновьевой. Шваркнуть бы, гада. Да ладно, живи.

Пуганул сигналом сволоту, промчался.

Жанна в спальне надевала бандаж для беременных. Муж посматривал, следил. Жена становилась похожей на взнузданную лошадку. На плоткинскую лошадку в трусах.

Муж начинал смеяться.

— Не смотри! Хихикает там ещё чего-то.

Муж не обижался. Соскакивал с постели, обнимал, целовал жену в щёку и бодро направлялся в ванную, утаскивая с собой куртку пижамы.