Филип Хеншер - Дружелюбные

– Я отлично провел время, – хмурясь, сказал он. – Передай маме с папой огромное спасибо. – Энрико сделал неопределенный жест в сторону Аиши, но в одной руке она держала бутерброд, а в другой – кусок пирога со свининой.

Хотя дождь уже только капал, Аиша не хотела высовываться на крыльцо, так что вместо подразумеваемого им рукопожатия у них вышло что-то вроде пожатия плечами, когда двое синхронно приваливаются друг к другу.

– Жаль, что они не могут попрощаться с тобой лично, – официальным тоном произнесла она. – А с тобой мы увидимся в Кембридже через пару дней.

– Это не за Энри-ико! – протянула Фанни. – В машине кто-то есть.

Такси остановилось возле их ворот, но кузина оказалась права: в нем, нагнувшись, видимо подсчитывая деньги или собирая сумки, сидел человек.

– Так, может, все равно поедешь? – предложила Аиша. И надкусила пирог со свининой. – Какая разница, такси есть такси.

Пассажир вышел из машины. В руках у него были две потрепанные коричневые кожаные сумки. Он поставил их на тротуар и вольготно потянулся. Судя по выражению его лица, он даже порадовался, что промокнет. Поначалу Аиша решила, что он пойдет по дорожке к их дому, но нет: он приехал домой, а не с визитом. Это было видно по тому, как опустились его руки. Ей доводилось видеть такое раньше. Она смотрела на незнакомца и, услышав жалобы итальянца, ощутила, что ей мешают. Слегка удивленное, круглое лицо с большими тревожными голубыми глазами; оно напоминало полузабытую мелодию, которую вдруг слышишь в людном месте и замираешь, вслушиваясь в ритм. Жевать стало совершенно невозможно. Незнакомец ласково, добродушно, чуть печально и даже кокетливо окинул взглядом всех троих, а потом отвернулся. Таксист подъехал не к тому дому – с дороги номера были едва различимы, – и человеку с двумя кожаными саквояжами пришлось пройти шагов двадцать до своей калитки. Теперь, по мере того как он удалялся, лицо его становилось жестким, оценивающим, слегка разочарованным.

– Ну, я пойду, – заговорил Энрико.

– Увидимся! – ответила Аиша.

Она улыбнулась. Лучезарно и совершенно точно в его направлении. Но что-то в ее улыбке показалось Энрико странным. Сначало это заинтриговало его, а потом, будто он сообразил, в чем дело, – разозлило. Сгорбившись, точно все еще лило как из ведра, он направился к такси. Ни разу не обернувшись.

Лео уже забыл, как ходят поезда в воскресенье, и умудрился сесть не на тот. Обнаружилось это в Донкастере, и ему пришлось пересаживаться. Ни в том ни в другом поезде не продавали еды, и он очень от этого страдал. Подумывал даже купить сэндвич по прибытии в Шеффилд. Сидевшая напротив девушка в тяжелых ботинках, с короткой стрижкой а-ля Луиза Брукс и изящными лодыжками, согласилась: сущее безобразие, так и помереть с голоду недолго. Она сошла в Честерфилде.

Под козырьком крыльца соседнего дома стояли трое, по виду – уроженцы Азии: две женщины провожали мужчину. А, нет, он был европейцем. Шел сильный дождь. Интересно, куда девались Тиллотсоны. Отец, открывая дверь, выглядел на удивление бодрым и даже потирал руки.

– Здорово-здорово! – сказал он. – У дороги припарковался?

– Нет, – ответил Лео. – Утром машина не завелась. Что-то там сломалось. В итоге пришлось поездом.

– Ну так вызвал бы кого помочь. Для чего еще нужны эти люди?

– Нет, я всего лишь откликнулся на призыв госпожи Тэтчер. Спасай планету. Езди поездом. Мы все умрем!

– Не думаю, что, если ездить из Лондона в Шеффилд на машине, а не на поезде, мы проживем сильно дольше.

– Кажется, ты в ударе.

– Правда?.. Заходи. Тут такое было. Мне кое-что удалось сделать с час назад.

– Да ну? – скептично отозвался Лео.

Говорят, когда возвращаешься в дом, где прошло твое детство, он кажется меньше, чем был тогда. Дом остался тех же размеров; да и видел он его в последний раз на Рождество. Вот отец совершенно точно усох. Лео совсем не хотел слушать, что случилось час назад. С него хватило и прошлого раза. Лучше бы отец смотрел по сторонам и обращал внимание на других, а не пел дифирамбы себе любимому.

– В общем, наши соседи съехали, – говорил он. – Теперь дом купила славная семья, они из Азии, и вот эта семья устроила новоселье и позвала родственников. Нет-нет, не местных, все приехали. Ну, и один из них быстро ел и подавился. К счастью, я знал, что делать. Он скоро поправится. Руки-то помнят. Осмелюсь предположить, что он всегда будет мне благодарен за то, что я вовремя перелез через забор.

Сын хмыкнул.

– Для таких людей это все равно, как если бы ты говорил с ними по-французски.

Покоробленный высокомерностью этих слов, отец вопросительно посмотрел на него. Тот поинтересовался:

– Дома есть еда?

– О, полно! Я сейчас ужинаю в шесть. Твоя мать, по своему обыкновению, забила кладовую, да и в холодильнике не пусто. Все как всегда.

И Спинстер-старший отбыл в гостиную, где на подлокотнике кресла его ждала сложенная «Санди телеграф». Неужели он стал читать другую газету? Лео был готов поклясться, что прежде отец просматривал «Санди таймс». И «все как всегда» означало, что дети приезжают и требуют еды, едва бросив сумки у порога. Чистая правда: сам Лео неоднократно это проделывал. Но сейчас все изменилось. Он понял это, заглянув сперва на кухню, затем в кладовку. Кухня казалась пустой: одинокие кружка с тарелкой, вымытые, стояли на краю раковины. На старом сосновом обеденном столе красовалась россыпь хлебных крошек – старый доктор обходился бутербродами на поджаренном хлебе.

Оказаться в прохладной кладовке без окон означало вернуться в безвозвратно ушедшее детство. Когда он жил в этом доме, в нем обитали шестеро – предки, сам Лео, Блоссом, Лавиния и Хью. Частенько кто-нибудь из них притаскивал друга или подружку, которых тоже полагалось накормить. Иногда Лео, уже пятнадцатилетний, переживал приятные минуты, размышляя, что бы такое съесть: галету, или целый бутербродик, или, может, кусок сыра с маринованными овощами (которых имелось сортов семь-восемь) – а может, пирога? Как же тогда ходили в магазин? Без списка покупок, просто думая, что надо купить того-то и того-то, ведь кто-нибудь непременно захочет это съесть. Сейчас запасы истощились, точно дом находился в долгой осаде. Жестяная банка фасоли, стеклянная баночка маринованного лука с наполовину содранной полупрозрачной от стекавшего сока этикеткой и подозрительно мутным содержимым и банка арахисовой пасты для внуков. Потянувшись, Лео достал из холодильника коробку для торта. В ней оказался засохший до окаменелости прямоугольный предмет – некогда, вероятно, половина торта с грецкими орехами. Немного съестного отыскалось лишь в холодильнике: небольшой бифштекс, помидоры и маленькие картофелины в пакетах, круг ланкаширского сыра и открытая баночка пикулей. Содержимое кладовой красноречиво свидетельствовало, что мать ею давно не занималась. Отец теперь покупал еду только для себя.