Филип Хеншер - Дружелюбные

Тут Энрико потянулся за пивом. Шариф и Тинку обменялись беспокойными взглядами. Вправду ли они беспокоились или притворялись? Если ты выиграл спор из-за единственной ошибки оппонента, стоит ли гордиться триумфом? Решать они предоставили Аише – по крайней мере, должна же она показать бойфренду, без умолку вещающему о своей Сицилии, сколь мало он удосужился узнать о подруге.

– У нас нет каст, – сказала девушка. – Ты, наверное, имеешь в виду индусов. Мы не индусы. А еще ты решил, что мы из Индии. Но это не так.

Казалось, Энрико пришел в замешательство: он переводил взгляд от одного к другому, и каждый опускал глаза, очевидно изображая неловкость. Эти люди любили и умели спорить неустанно, но теперь они тихо сидели, демонстрируя, как выглядит подавленное замешательство, если изображать его тогда, когда другой попал в неловкое положение.

Тем временем у забора оставались лишь близнецы, и старик на лестнице умолк. Каждый слопал по двадцать плодов локвы и, без всякого сговора или пари с братом, упорно стремился увеличить это число до тридцати. Раджу и Омита всегда удивляло, как люди могут так мало есть, а то и отказываться от еды вовсе? Они наблюдали, как их тетушка и сестра изящно съели вилочкой по полкуска торта, клюя по крошечке, точно птички маленькими клювиками, и отставили тарелочки с недоеденной половиной – и глазам своим не верили: они-то управились со своей порцией десять минут назад. «Перестань давиться едой! Ешь медленней!» – часто говорили Омиту, а еще чаще Радже, который, как однажды сказал учитель в столовой, набивает клюв, как баклан. Но как же тут есть медленнее, если еды так мало, а есть так хочется! «А потом ужинать не станете!» – восклицала мать, когда они, придя из школы, мазали себе бутерброды любимой смесью: мармитом и намазкой для сэндвичей. Но от ужина они еще ни разу не отказались.

Близнецы знали, что мама устроит им взбучку, если они подойдут к столу и набросятся на любимую пищу: самосы, пироги со свининой и маринованные овощи. А на кухне куча народу резали и раскладывали еду по тарелкам, так что к холодильнику, чтобы сделать себе бутерброд и как-то перебиться, было не протолкнуться. Раджа и Омит просто умирали от голода. И не понимали, как можно жить и не хотеть есть практически каждую минуту. Они стояли у дерева, рвали и чистили локву и жадно пожирали ее.

– Какие вкусные! – сказал Раджа. – Мне они так нравятся! – И он отправил в рот очередной плод.

– Мне тоже нравятся! – подхватил Омит. – Я буду есть их все лето! Никогда…

Но тут же умолк: Раджа вдруг стал издавать странные гортанные звуки, безуспешно пытаясь что-то сказать. Омит спросил, в чем дело, но его близнец лишь издавал жуткие горловые звуки, сгибаясь пополам, точно его тошнило. Гости обратили внимание и стали вскакивать с мест. У Омита затряслись руки, он решительно толкнул брата в спину. Однако тот продолжал задыхаться; лицо его темнело и наливалось кровью.

– Кашляй, Раджа, кашляй! – подбадривал Омит, но Раджа всплескивал руками: а толку. Омит снова толкнул его в спину: сначала легонько, потом сильнее. Безрезультатно. Помощники оторвались от жарки мяса и с любопытством наблюдали. Со стороны казалось, что близнецы дерутся, но тут Омит вспомнил, чему его учили в школе. Он зашел за спину брата, ругая себя за недогляд, и, сложив руки в кулак, дал Радже под дых. К ним уже спешила мама, и, как ни странно, ловко перелезал через забор пожилой сосед. Значит, вот как это, когда твой брат умирает, с ужасом подумал Омит. Он бил его еще и еще, но безрезультатно, мама кричала, а Раджа издавал задыхающийся вопль, звук закупоренного горла, дергался и махал руками, а потом вдруг затих; голова его завалилась набок.

Пожилой сосед был удивительно спокоен.

– Положите его, – велел он. – Вот так, на спину. Мне нужен острый нож – вон тот, возле барбекю. Вытрите его. Быстрее! И ручка. – Это Аише, когда ее брат бросился выполнять поручение. – Простая шариковая. Достаньте стержень. Нужен только корпус. Быстрее. Хорошо.

Омит уже вернулся с ножом для резки мяса. Старик взял его, провел пальцем по лезвию. И опустился на колени, бормоча: «Я врач», словно отвечая на шум и крики, и протянул руку, чтобы взять из рук Аиши трубочку-корпус. Она нашла у себя в сумочке новую ручку и, стараясь унять дрожь в руках, сняла колпачок, скрутила наконечник и вытащила стержень. Руку сосед все это время держал терпеливо, но твердо, выжидающе; эта прямая, ждущая рука ясно давала понять: человек знает, что делает. Наконец Аиша справилась и отдала ему трубочку-корпус. Не успел никто ничего сообразить, как сосед сунул корпус ручки в карман рубахи и стал быстро щупать горло Раджи. Потом рука замерла, крепко держа шею мальчика, а свободной он быстро надрезал горло между своими средним и безымянным пальцами. Раджа не шелохнулся, когда лезвие рассекало его плоть. Достав из кармана рубахи ручку, пожилой сосед – врач – смело воткнул ее в разрез. Послышался свист: все ощутили, как воздух снова наполняет легкие Раджи. Но Аиша уже подводила мать к небольшой группке утешителей. Суматоха утихла. Пожилой доктор протянул руку Омиту, который помог ему подняться на ноги.

– Теперь с ним все будет в порядке, – сказал сосед, ни к кому особенно не обращаясь. – Кто-нибудь вызвал «скорую»? – (Шариф как раз ушел в дом, чтобы позвонить.) – Остальное сделают врачи. Мне приходилось проделывать такое пару раз. Выглядит так себе, но вреда практически не приносит.

– Ну… – подошел к брату Омит.

С Раджой все будет в порядке, пообещал доктор, но какое-то время он проведет с потеками крови на шее и торчащим из нее корпусом ручки. И ему очень нужно, чтобы Омит находился рядом.

Гости потрясенно столпились вокруг.

– Тебе лучше присесть, – сказал Тинку, обнимая Долли, коротко всхлипывавшую от отчаянной беспомощности, и попытался осторожно увести ее во дворик. – Не плачь. Все уже сделали без нас. Пойдем!

Врач щупал пульс Раджи – должно быть, от нечего делать или хотел и дальше казаться специалистом.

– Понимаю, что смотрится жутковато. Вас ведь учили тому приему, да? Но если он не срабатывает, ну… вы видели, что делать. Только решение нужно принимать быстро. Это, наверное, косточка от локвы.

– Да, скорее всего, – подтвердил Омит.

– Ну, впредь ешьте осторожнее, – посоветовал сосед. – Если еще будет что есть. Если локва заплодоносит еще раз. Ее посадили Тиллотсоны. И очень любили. Вы везучие, скажу я вам. Я уходил на пенсию из больницы – я был семейным врачом. Но такое не забывается. Раз мне пришлось удалять аппендикс. Вершина моего хирургического опыта. То, что я проделал сейчас, – детский лепет. Уже пять лет на пенсии. На моем месте сейчас молодой… вы, наверное, его знаете… доктор Хан.