Филип Хеншер - Дружелюбные

– Ну… – Шариф умолк. Выдержал паузу. Снова заговорил: – Не знаю, не знаю.

– Правда? – спросил Хилари. – А есть альтернатива?

– Вообще лично я думаю, что в этом и кроется проблема. Это порождает проблемы, которых иначе бы не возникло.

– Это какие?

– Ну, я родился в той части света, которая получает огромные дотации, и ни к чему хорошему это не приводит. У власти – ужасное правительство, хотя бы потому, что, если оно работает неэффективно, может полагаться на западную помощь. И у руля оказываются совсем не те! А люди, которые как раз и делают так, что требуется помощь, а потом ходят и ее выпрашивают – потому, что ни создавать, ни строить, ни вообще что-либо делать не способны. Они лишь…

– Погодите! – перебил Хилари. – Как я понимаю, главная проблема вашей страны в том, что у всех, у кого были хотя бы какие-то идеи, как сделать ее лучше, сбежали оттуда много лет назад. Все эти блестящие умы и предприимчивые души, они или тут, или в Америке, зарабатывают деньги. Вы бы свихнулись – останься в Бангладеш.

– Чушь! – воскликнул Шариф. – Чушь! Мы переехали потому, что появилась возможность, а дела в стране казались особенно скверными. Но, уверяю вас, так думают не все! У меня был брат, он погиб, сражаясь за независимость, и я уверен, убежден – если бы он остался жив, то делал бы все, что от него зависит, на своем месте. Но на гуманитарной помощи страну не построишь! Это лишь провоцирует воровство и позволяет ничего не делать – просто без усилий влезьте наверх и прикарманьте миллион-другой, а потом спишите на ошибки бухгалтерии. Честно говоря, Хилари, думаю, вы просто не очень владеете вопросом.

– Оставлю это без ответа! – с жаром выпалил Спинстер. – Но ладно, даже если не брать Бангладеш – сколько стран имеют шанс хоть как-то поднять ВВП? Сборы с доходов там делаются чудовищно неправильно, да и гражданские войны сильно все попортили. И никакого доступа к ссудам, как у здешних правительств.

– Ой, вот не надо! Если правительство какой-нибудь африканской страны решится на выпуск облигаций, пусть сперва в минимальных масштабах: когда предприимчивые инвесторы получат свое, они придут просить еще, и не успеем глазом моргнуть – в Центральной Африке сильная экономика с ежегодными миллиардными доходами на фондовом рынке. И не надо ходить с протянутой рукой к западным правительствам и благотворительным фондам, чтобы твои сограждане могли ужинать рисом! Я уже отчаялся!

– Звучит прекрасно, но, честно говоря, отдает утопией: ну, какие облигации? Да бросьте.

– С негодованием отметаю слово «утопия»! Вечно циники говорят так о тех, кто предлагает действенное, пусть небанальное, да, но решение…

Он поднял глаза. И увидел сыновей: улыбаясь, они стояли в дверях. Шарифа это взбесило. Два взрослых человека, он и доктор Спинстер, говорят о серьезных вещах! О судьбах мира, можно сказать, – а эти два подростка стоят тут и снисходительно лыбятся, а сами, кроме своих дурацких игрушек, ничего и не знают.

– Идите-ка помогите матери! – велел Шариф. – Думаю, ужин скоро будет готов. В общем, видите ли, Хилари…

Много позднее хозяин помог гостю надеть плащ (оказалось, что мысль прихватить его была вовсе не так уж плоха – в какой-то момент пошел дождь). Хилари с Шарифом и не заметили, что весь ужин кричали друг на друга.

– Спасибо вам огромное! – сказал Спинстер. – Мне ужасно понравилось. Вы знакомы с доктором Имраном Ханом? Парнем, что занял мое место в амбулатории?

– Увы, нет, – ответил Шариф.

– Мне бы хотелось отблагодарить вас за гостеприимство. – Сосед с улыбкой обернулся к Назие. После пары часов поисков моральных, интеллектуальных и логических ошибок оппонента щеки его разрумянились, а глаза блестели. – Но обрекать вас на свою стряпню мне бы не хотелось. Так вот, я приглашаю вас пообедать в паб. Имрана тоже позовем – думаю, вы поладите.

– Хилари, с удовольствием приму приглашение, – с железной убежденностью заявил Шариф. – В пятницу я вполне могу уйти пораньше.

Как только за соседом закрылась дверь, Назия сказала:

– Я тебе говорила… Что я говорила?!

– Мне очень понравилось… – робко начал Шариф.

– Я не о том, – ответила Назия. – Я же тебя просила… ты мне обещал… Мальчики, идите-ка наверх!

– Мама с папой будут ссориться, – шепнул Раджа Омиту, когда они друг за другом поднимались по лестнице.

– Спорить, сын! Шариф, я просила, а ты обещал мне не затевать спор. Что я просила? Никаких споров. Он только-только похоронил жену! Не понимаю…

– Ему тоже очень понравилось, – возразил Шариф. – И, по мне, он высказал пару интересных соображений касательно лечения болезней. Хотя общее направление мысли у него, думаю, неверное.

– Ну, если уж мы об этом, то я тебе вот что скажу… – И Назия направилась обратно в гостиную.

Блоссом решила навестить старика отца. Они не виделись с прошлого Рождества, точнее, даже с позапрошлого: честно говоря, Блоссом опасалась, что в последний раз навещала его пару лет назад; хотя, конечно, они иногда беседовали по телефону. Его приглашали на свадьбу Лавинии, но Хилари сослался на свой возраст. Шутка ли, восемьдесят два года. Лучше уж он пришлет по-настоящему дельный подарок. Коим оказался чек на сто фунтов. На них Лавиния купила огромную кастрюлю и кухонный термометр и приготовила шестьдесят банок превосходного малинового варенья с добавлением эстрагона, который, как ни странно, придал лакричный привкус. Это варенье разослали после свадьбы всем гостям – с теплой припиской: «От Лавинии и Джереми». Интересно, подумала Блоссом: папе тоже прислали, с пояснением, на что пошел «дельный подарок»?

Умница Джош сдал в Оксфорде последние экзамены на степень бакалавра, а бедняжка Тамара смогла наскрести лишь на несчастный Эксетер – изучать английский. Приходилось вечно пояснять образованным людям: имеется в виду второсортный университет, а не элитный колледж в том же Оксфорде. Тем не менее ее убедили доучиться и получить поразительный выпускной балл – две целых одна десятая, прежде чем уехать в Брисбен, где она провела «год за границей», полагавшийся до учебы. Тамара скучала по этому австралийскому городу. Хотя она начала учиться на год раньше Джоша, заканчивали они одновременно: курс, или школа бакалавра, или как оно там у них, в Оксфорде, называется, длилось четыре года. Жаль, что Лео не знал: впрочем, не исключено, что именно об этом ему особенно не хотелось бы узнать. Тамара скоро уедет в Австралию, возможно насовсем, а Джош – на юридический факультет, чтобы стать солиситором. Почему бы перед этим не проведать старого дедушку?

– Мне глубоко насрать на старого дедушку… – протянула Тамара за завтраком. – Пусть Джош едет. Он такое любит.