Николае Есиненку - Деревянная пушка

— А он тебе еще не показывал ее фотографию?

— Тебе что за дело? — Шура словно просыпается от глубокого сна. — Ну-ка пошли отсюда!.. Надо же, чем интересуются! Живо за уроки! И чтоб я вас больше не слышала!..

Дети неохотно удаляются. Шура вытирает руки полотенцем, снимает фартук, одергивает платье и входит в спальню. Муж действительно лежит и молчит. Она делает несколько шагов к нему.

— Ну что ты так мучаешься? — искренне спрашивает она. — Любовь любовью, но нельзя же так терзать себя.

Муж не отвечает.

— Можно я посижу с тобой?

— Сиди, — безразлично говорит он, но даже не шевелится.

Шура осторожно усаживается на самый краешек постели.

— Голова не болит?

— Болит.

— Может, дать пятерчатки?

— Не надо.

— Может, ты есть хочешь?

— Не хочу.

— Ты уже два часа как ничего не ешь… давай я все-таки принесу что-нибудь.

— Нет.

— А хочешь — сделаю на обед токану с грибами? Ты же любишь грибы…

— Не хочу.

— Ты обращаешься со мной так, словно я в чем-то виновата. — Шура говорит это извиняющимся тоном, но нервы ее на пределе.

— Ты? — муж по-прежнему неподвижен. — Разве я что-нибудь говорю?..

У Шуры загораются глаза.

— Ха! А что ты можешь про меня сказать? Разве есть еще на свете такая дура, которая терпела бы все твои капризы? Другая на моем месте давно облила бы тебя бензином и подожгла, а я… нянчусь с тобой!

Муж резко отворачивается к стенке и… молчит.

— Ну вот! Ты же еще и сердишься.

Молчание.

— Уж не на меня бы тебе сердиться. — Шура смягчает голос — Ты ведь сам знаешь, что я для тебя на все готова. Если нужно, могу умереть, слышишь? Не молчи. Ты мне веришь?.. Разве я виновата, что она не хочет и слышать о тебе? Может, попробуешь прямо поговорить с ней?

— Сам? — словно не веря услышанному, спрашивает муж. — Я сам?

— Да, ты сам. Ведь это любовь, а не какие-нибудь там… гадости. По крайней мере, зайди и представься. Письма — это одно, а личный контакт — совсем другое. И хоть бы твоим почерком были написаны, а то ведь она понимает, что я под диктовку… Меня она даже не удостоила ответом, хоть я и писала ей дважды.

— Надо было пойти.

— Я ходила…

— И что же?

— Ничего.

— Да я сам знаю, что ничего! Я не о том… Как она, как выглядит?

— На вид эффектная, ничего не скажешь, но… грубовата. Я позвонила, а она захлопнула дверь у меня перед носом. Я опять. Она открыла, вытаращилась и спрашивает: вы, собственно, кто такая? Я говорю: жена. Она: как, как? Жена. Чья? Его, говорю я, еле сдерживаясь от возмущения. В конце концов, она могла бы меня хоть в прихожую впустить, предложить стул.

— А она?

— Да что она? Я думала, спустит меня с лестницы или просто наплюет в глаза. У нее даже цвет лица изменился…

— Видишь, ты ее разволновала…

— Да, но пойми и меня. Не понимаю, говорю, что вас удивляет. А вот мне и правда удивительно, почему вы не отвечаете на его любовь. Как вы можете быть такой жестокой? Я говорю: в мире нет другого такого доброго, мягкого, интеллигентного человека. А пользоваться его слабостями… ух, взяла бы я эту книжку да как ахнула тебя по башке!

— Это ты ей?

— Нет, это уже тебе…

Муж вскакивает как ужаленный, нервно расхаживает по комнате, вынимает из кармана пиджака сигареты, закуривает.

Шура смотрит на него с изумлением:

— Ты куришь?

— Как видишь, — раздраженно отвечает он.

— Помнится, от блондинки ты поседел, но до курения она тебя все-таки не довела.

— Сколько раз я просил: не напоминай мне о блондинке!

— Да успокойся ты, я не напоминаю. Я вообще о ней ничего плохого сказать не могу. Женщина как женщина. Я ей даже завидовала…

— Ты — ей?!

— Ты так страдал из-за нее…

Муж лихорадочно затягивается дымом, смотрит на Шуру, словно что-то соображая, и вдруг падает на колени, обнимает ноги жены, зарывается головой в подол ее платья.

— Я подлец, Шура! Убей меня! Прогони меня! Зачем я тебе нужен такой? Хочешь, я повешусь?!

— Ударь себя по губам, и чтобы я больше этих слов не слышала! Глупости какие!

— Но, Шура, я ничтожество, негодяй! Чего только ты из-за меня не натерпелась! А зачем?.. Знаешь, когда я уходил к той, как ты ее называешь, блондинке, я поклялся себе: будь что будет, а к Шуре не вернусь! Шура слишком благородна и добра, чтобы ее можно было так унижать! Не вернусь!

— Так и сказал?

— Да.

— Но ведь вернулся!

— Потому что подлец, Шура…

Она тоже опускается на колени, обхватывает его голову теплыми ладонями, целует в темя.

— И хорошо сделал, что вернулся. Знай: я всегда тебя жду! Даже если ты уйдешь насовсем, все равно буду ждать! Бедный ты мой! Смотри-ка, лысеть начал… с макушки. Это, как говорится, от чужих подушек.

— Лысеть? Врешь! Сильно?

— Как тебе сказать…

Муж бросается к зеркалу, пытается разглядеть свою макушку, торопливо причесывается то так, то этак, стараясь прикрыть волосами новорожденную плешь. Шура смотрит на него сначала сочувственно, потом раздраженно, потом гневно.

— Ничего, скоро голова у тебя станет как задница у павиана… тогда ты навсегда вернешься ко мне.

— Не волнуйся, не вернусь, — огрызается он, возясь у зеркала.

— А я и не волнуюсь. Я подожду, пока тебе везде дадут коленкой и ты сам прибежишь ко мне… Но я уже не буду такой дурой, как сейчас. Вот ей-богу, оболью тебя бензином и подожгу…

— Не сомневаюсь, что ты на это способна, — ворчит муж, продолжая камуфлировать лысину.

— Интересно, какие у тебя основания? — возмущается Шура.

Видя, что разговор принимает серьезный оборот, муж отступает.

— Ну ладно, ладно, — говорит он. — Я всегда утверждал, что ты феноменальная женщина! Я недостоин того, чтобы ты ноги об меня вытирала! Конечно, бывает, что сгоряча наговоришь лишнего, но истина все-таки в том, что ты — женщина на все времена. Сядь, отдохни, ты выглядишь усталой…

Шура садится.

— Странно, что ты это замечаешь.

— Да уж как не заметишь! Вид у тебя того…

— Да нет! Я не о том, что я плохо выгляжу, а о том, что феноменальная. Странно, что ты это еще замечаешь.

— Так ведь я столько лет живу с тобой рядом!

— Да, правда, — вздыхает Шура. — Я феноменальная идиотка. Где ты еще найдешь такую жену, чтобы родила тебе троих замечательных детей и ничего не требовала взамен?

— С последней зарплаты я оставил тебе одну десятку. Я свинья.

— О-ох… я даже не про деньги, хотя — что такое десять рублей на четыре рта? К тому же мне помогают твои родители, они удивительные люди. А вот ты…

— Да, я скотина, а может быть, еще и хуже… Но, Шура, сама посуди, что мне делать, если я так легко влюбляюсь? Раз — и втрескался!

— Молчи, ни слова больше! Я так тебя понимаю!

— Нет, ты не понимаешь! Я и сам не понимаю, и это понять невозможно. Я, наверное, болен… Разве можно влюбляться на каждом шагу? Форменное безобразие!.. А с другой стороны, Шура, если честно: что в этом плохого? Любовь, если хочешь знать…