Николае Есиненку - Деревянная пушка

— Бесстыдники! Председателю на вас пожалуюсь! — вскакивает Фрэсына.

— Ах вот ты как заговорила! — отзывается Илие. — Получай!

— Боже мой, что делается! — Фрэсына убегает за дом, а через минуту с тяпкой на плечо уже мчится в поле.

— Здорово получается, — Кирикэ доволен. — Пошли дальше, хоть к Михалаке. Он тоже всегда дома сидит.

— Сегодня вроде поплелся на работу…

— А давай проверим! Вот, кстати, и Каталина бежит!..

Все трое — у ворот Михалаке.

Кирикэ и Илие играют, а Каталина поет:

Кирикэ подхватывает невпопад:

Двери и окна дома остаются закрытыми.

— Никого, — говорит Илие.

— Давай-давай! — подбадривает Кирикэ.

— Да я про лодырей больше не знаю…

— Пой что знаешь!

это Каталина.

Одно из окон внезапно распахивается, и оттуда вываливаются полуодетые мужчина и женщина. Прикрывая лица, убегают.

— Вы поняли? — радуется Илие. — Вот мы и при деле! Теперь каждый день играть будем. Прямо с утра начинать надо, председатель только спасибо скажет. Жалко, Аристел уехал — то-то бы повеселились… Ой, неужели Фрэсына таки нажаловалась?

Скрип-скрип-скрип! К музыкантам приближается участковый милиционер, а за ним…

— Филя… — просительно произносит Кирикэ.

— Я вам не Филя.

— А кто же?

— Товарищ лейтенант… младший.

— Товарищ лейтенант Филя! От нас же никакого вреда, кроме пользы! Председатель сам сказал: играйте на здоровье ваш фольклор, только без матюгов. Вот мы и выкуриваем лодырей в поле…

— Все?

— Все…

— А вот товарищ считает, что вы нарушаете.

— Да, они нарушают! — капризно выкрикивает дирижер большого оркестра. — Срывают мои репетиции, срывают подготовку к фестивалю! День, ночь — только их и слышно!

Все эти обвинения дирижер выкрикивает издали, боясь приблизиться. Поэтому милиционер вкратце переводит:

— Вот так-то.

— Да, но ведь мы тоже музыканты… народные!

— Да? — Милиционер поворачивается к дирижеру: — Они говорят, что они народные.

— Неправда! Народ их не хочет!

— Народ вас не хочет, — как эхо, повторяет милиционер.

— А мой оркестр защищает честь села! — давит дирижер.

— Честь села… да! — повторяет милиционер и поднимает руку к козырьку.

Нашим героям остается только апеллировать к высшей власти. Они включают рацию и взывают наперебой:

— Товарищ председатель!

— Товарищ председатель!

Помехи… помехи…

— Товарищ председатель! Мы же не птицы небесные!

Опять помехи… потом — неожиданно внятный голос:

«Птицы небесные тоже должны служить народу!»

Лесная поляна.

На ней расположились в позе охотников с картины художника Перова два гражданина с блокнотом и магнитофоном. Они записывают звуки, издаваемые местной орнитофауной, а по-простому — птичками.

Из кустов доносится настоящий птичий хор.

— Не понимаю, откуда здесь в лесу жаворонки?.. — задумчиво говорит один из граждан, делая пометки в блокноте.

— Расплодились! — равнодушно отвечает другой, которому, видно, давно осточертели все птички на свете.

— Пиши, пиши… Слышишь, перепелка!

— Нехай перепелка.

— А вот кукушка!

— Годы считает.

— Знаешь, если судить по кукушкам, я долго не протяну, — говорит гражданин с блокнотом. — Больше десяти раз никогда не насчитывал.

Илие в гуще кустов подталкивает Кирикэ локтем: слыхал? Тот кивает: дескать, понял. И кукует, кукует, кукует бесконечно:

— Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!..

Перебегая от дерева к дереву, наши музыканты старательно изображают всевозможных птиц.

А гражданин с блокнотом, очень довольный, выключает магнитофон.

— Достаточно! Половину бы прожить!.. Ну что же, в этом хозяйстве дело охраны природы поставлено на широкую ногу. Смотри: жаворонков — триста пять, перепелок — сто семьдесят два, соловьев — двести четыре, ворон — несчетно, воробьев — как в Китае, а дятлов, правда, только шесть…

— Нехай…

Илие за кустами стучит смычком по скрипке.

— Седьмой!.. — новая галочка в блокноте.

— А-апчхи! — Кирикэ нечаянно чихнул.

— А это что за птица? — переглядываются ученые товарищи.

— Нет, — говорит в кустах Илие, — я хочу петь, а не куковать, играть, а не чирикать…

— Так ведь обнадежил председатель…

— Как?

— А так. Покончите, говорит, с орнитологами, будете играть кистями по заборам…

То одна, то другая кисть поочередно ныряет в ведро с известью, подвешенное к борту телеги, которая медленно движется вдоль сельской улицы.

Идет побелка заборов, деревьев, столбов.

Илие макает кисть в ведро, бежит к забору, попутно белит дерево. Но телега движется, приходится догонять ее, чтобы снова набрать извести. Обратно бежать — далеко, поэтому он мажет то, что поближе. Таким образом, его сторона улицы становится похожей на полосатую зебру.

По-другому обстоят дела у хитроумного Кирикэ. Он привязал кисть к концу длинной жерди и, сидя на борту телеги, мажет все подряд. Рационализация! Эффективность! Вот только макать неудобно…

— Фью-фью-фью! — дразнит их кто-то из-за ограды. — Привет райским птичкам!

— Как дам! — Илие сердито замахивается на шутника.

— Ты бы заглянул к бабке Сафте да покукарекал, — советует шутник. — У нее петуха нет!

— А помнишь, Кирикэ, старые свадьбы? — обращается к товарищу Илие. — Играешь три дня и три ночи, а все вокруг кричат: давай эту, давай ту…

— Постой, — прерывает его Кирикэ. — Где Каталина?

— У нее сегодня муж дома… Так о чем я? Ах да… Бывало, играют только скрипка и барабан, а всем весело. А теперь… с ума сойти можно! Музыкантов больше, чем гостей, а техники больше, чем музыкантов! Да еще затейников каких-то придумали!.. «Повеселимся, товарищи!», «Поцелуемся, товарищи!», «Будем счастливы, товарищи!» Тьфу! Если хочешь знать, у моих родителей на свадьбе играла одна скрипка, да и та — в руках у отца. Это мать его попросила. А потом — жизнь вместе прожили, кучу детей вырастили, в том числе и меня, дурака… И, заметь, никаких разводов… Вот тебе качество! Между прочим, на серебряной свадьбе опять же отец играл…

— Эврика! — восклицает внезапно Кирикэ, когда конец его кисти замирает перед носом деда Хулудца, который по-прежнему дремлет на лавочке у своих ворот и по-прежнему с шариком в руке, только теперь уже желтым.

Дед Хулудец в праздничном наряде (шляпа, бабочка, черный костюм) прямо, словно аршин проглотил, сидит в телеге.