Николае Есиненку - Деревянная пушка

— Неужели совсем нет женихов? — все еще всхлипывая, спрашивает Аурелия.

— Есть несколько, но лучше б таких и не было: пьяницы и бездельники. Что же мне, добровольно отдавать дочку в каторгу? Ну, представьте сами: вот у вас одна дочка, одна звездочка, одна, как бог на небе, вы ее растили, берегли, радовались…

Аурелия вытирает полотенцем глаза. На ее лице остаются черные потеки косметических теней и жирного крема. Она снова смотрит на девушку, но уже по-другому.

Старик переводит дух.

— Хорошо, что вы такая умная женщина, — говорит он, помолчав. — Я хоть душу с вами отведу. Чистую ведь правду говорю. Бегут парни из села — в город, на стройки. Даже танцев у нас уже нету… Раньше как было? По воскресеньям устраивали хору, приходили парни, приглашали девчат… смотрели и видели… каждый выбирал по душе. Понравятся друг другу — играют свадьбу. А теперь? Где сельская девушка покажет себя? Где она может встретить хорошего парня? В клубе, что ли, на лекции по атеизму?.. Так и стареют девушки вместе с родителями, тут уж не до любви… хоть бы завалящего какого найти. Вот и хожу, потому что жалко. Может, это, по-вашему, бесстыдство? Так и по-моему тоже! Но кто поможет мне в старости, если я сейчас не помогу ей? А здесь, в городе, парней много, молодых и красивых. Должны же быть среди них и честные, а? Неужто ни одного не найдется?.. Правильно я говорю, Сима?

— Да, папа, — отвечает она тихо, но внятно, как и подобает отвечать порядочной девушке, если к ней обращается отец.

Крестьянин взглядом ласкает ее и продолжает говорить. Лицо его кажется как-то вдруг постаревшим.

— Вы не обижайтесь, мы к вам по ошибке второй раз пришли. Входим в каждый дом, стучимся в каждую дверь… не смотрите на меня так: нужда сильнее стыда… стучимся, входим, и я объясняю человеку, как и что, показываю невесту… Почему бы и нет, вы же сами видите, она чиста как слеза. Многие над нами смеются, говорят глупости, но есть и мудрые люди в этом городе, есть. Примут, расспросят, выслушают. У некоторых мы даже живем по нескольку дней… ничего страшного. Если, скажем, человек хочет познакомиться с девушкой поближе, я не против, пожалуйста: она остается, но и я с ней остаюсь. Потом уходим… И если мы найдем — а мы в конце концов найдем такого, кому она придется по сердцу, — я отдам ее. Но, поверьте, лучше бы отыскался жених, который согласится жить с нами, в селе. У нас все есть, и птица, и кабанчик, и овцы… а дом такой, что сердце слезами обливается, когда бросаешь его хоть на несколько дней. Я вот стою, разговариваю с вами, моя хорошая, а душа там, дома…

Аурелия словно пробуждается от сна, вскакивает, суетится:

— Гости дорогие, простите меня, ради бога! Проходите в комнаты, садитесь, поужинайте с нами… А ты, Штеф, что стоишь? Помоги людям раздеться, усади их… Я сейчас!

— Нет, — отказывается крестьянин, — спасибо вам на добром слове, только мы пойдем.

— Хоть немножко посидите… Я вас понимаю, я вас так понимаю! Сама выросла в деревне, и у нас тоже было маловато парней, но все-таки были… а вышла вот за него, из чужого села. Сядьте же, ради бога! Я сейчас приготовлю что-нибудь.

— Спасибо, нет. Вы — хорошая, вы на мою жену похожи, будь ей земля пухом… Нам пора, завтра надо быть дома… куры не кормлены.

— Штеф! — Аурелия не знает, как удержать гостей хоть ненадолго, хоть на минуту. — Скажи им ты… это же твои друзья… пусть побудут! Вина принеси!

— Нет-нет, — крестьянин твердо шагает к двери. — И простите нас за беспокойство… ошибка вышла… счастливо оставаться! Мы пошли.

— Очень жаль… — Аурелия беспомощно улыбается, и Штеф, видя это, улыбается тоже.

— И мне жаль.

— Будьте здоровы, — говорит крестьянин.

— Будьте здоровы, — прощается Сима, тихо, скромно, именно так, как подобает прощаться чистой крестьянской девушке.

— Счастья вам! — Аурелия выходит на лестничную площадку.

— И вам того же, — говорит крестьянин.

Выйдя из подъезда, он оглядывается:

— Так, Сима, какой это номер? Ага, сорок семь… надо запомнить и сюда больше не ходить. Некрасиво беспокоить людей…

Аурелия, заперев за гостями дверь, поворачивается к мужу и долго разглядывает его. Он уже ожил, стоит как ни в чем не бывало, чуть ли не подмигивает: видишь, мол, как все удачно сложилось!

Мощная пощечина отбрасывает его к стене.

— Каналья, — говорит Аурелия, проходя в ванную. — Низкий ты человек! Стыдно должно быть издеваться над несчастными…

Все лицо испорчено. Косметику придется накладывать заново.

Фелу выключает зажигание и, даже не поставив машину на тормоз, хлопает дверцей и бежит куда-то вниз по косогору, без дороги, скача, как заяц, по кочкам и промоинам.

— Господи, что случилось?! — его теща испуганно прижимает руки к груди.

Тесть приникает к запотевшему стеклу, пытаясь разглядеть, куда это с такой резвостью кинулся зять.

Только Петала молчит.

— Может, авария? — говорит он неуверенно.

Нет, дорога пустынна, нигде никого, только с дальнего холма спускается ходом самосвал.

— Живот схватило! — догадывается тесть.

Петала молчит, а мать волнуется:

— Что ж он такого съел? Дочка, как думаешь, не шкварки ли виноваты?

Петала на родителей даже не оглядывается с переднего сиденья. Как застыла, так и сидит.

— Ты слышишь, Петала?

Не получив ответа, мать успокаивается.

— Красивые у вас места, — говорит она, озираясь.

— Мне тоже нравится, — поддерживает отец. — Зелень после дождя такая сочная, такая яркая, что… Или ты со мной не согласна?

Мать вздыхает:

— Если бы мы так не привыкли к нашему дому, честное слово, нашли бы покупателя и переселились бы к вам.

Петала молчит. Сидит — не шелохнется.

— Мда, — глубокомысленно замечает отец, — но, признаться, я бы не смог здесь прожить больше двух-трех дней. Как-то сыро… и вообще. Сказать по правде, меня уже тянет домой. Ночью проснулся и до рассвета не сомкнул глаз: все думал о курах, о кабанчике, о собаке. Вы не помните, отвязал я ее или нет?

— Ладно, — успокоительно говорит мать, — ничего с ней не сделается, пока вернемся.

— Ничего-то ничего, а все же надо было отвязать. Она бы тогда сама нашла себе и воду, и еду. И дом бы охраняла со всех сторон. А то ведь от огорода к нам всякий кому не лень забраться может…

— Мама! Мамочка!.. — Петала внезапно разражается слезами. Рыдает, да как отчаянно! Уронила голову на колени и плачет, плачет…