Николае Есиненку - Деревянная пушка

Вот ее, деревяшки-то, и не видно.

Дед, естественно, злится:

— Пионерия, туды ее растуды…

Его шумная возня, пыхтенье и проклятия достигают ушей жены — бабки Ольги, хлопочущей во дворе.

— Что еще не слава богу? — заглядывает она в окно.

— Где нога? Куда дела?

— А разве нет ее?

— Как же ей быть, ворона ты этакая, если кругом пионеры шастают? Опять, наверно, в металлолом сдавать понесли…

Бабкины ясные глаза затуманиваются:

— Когда ж они, сорванцы, успели? Я всю дорогу со двора не схожу…

Старик безнадежно машет рукой, надолго закашливается, потом задает новый вопрос:

— Чего сельсоветовский сторож искал?

— Сторож? — прикидывается бабка.

— Ты разве не с Никанором у ворот разговаривала?

— С ним… Сказал, чтобы ты сей же час шел в сельсовет.

— А что ж ты молчала?

— Вот… говорю.

Дед Кондур вздыхает и снова меняет тему. Нравится ему поддразнивать старуху: когда она сердится, ее взор становится молодым, быстрым, блестящим.

— Протез проворонила — костыль неси!

Кондур торопливо натягивает штаны, меж тем как бабка Ольга исчезает в сарае и через минуту снова возникает у окна:

— Этот?

— Что ж ты мне грабли притащила? Я с ними на люди не покажусь… Знаешь, какой давай? Тот, черный, лакированный, с разводами…

— Это который же? — бабка делает вид, что не помнит.

— Эх!.. Кишиневский!

— А-а…

Игра заканчивается ко взаимному удовольствию. Бабка отправляется в дальнюю комнату за прекрасно знакомым ей черным костылем.

На фронте, перед самой победой, Кондур потерял ногу, но, пережив печаль, скоро приноровился к деревяшке. Шло бы все ладно, если б не открылась и не потекла плохо зарубцевавшаяся рана. Его отвезли в Кишинев и лечили месяца три. Как говорил сам дед, гнилую кровь выпустили, а залили молодую, свежую. Опять запрыгал Кондур. А при выписке доктора подарили ему этот самый черный костыль — на добрую память. Потом ему довелось получить еще несколько таких подарков: от тестя, от правления колхоза — за добросовестную работу, да и у самого, слава богу, золотые руки, — но все же кишиневский дар так и остался самым любимым…

— Знаешь, — подает голос бабка Ольга из дальней комнаты, — сдается мне, эти пионеры и здесь шныряли… как сквозь пол провалился!

— Ищи, ищи…

— Есть, нашла!

Всякий раз, когда деда Кондура вызывают в сельсовет, это для него настоящий праздник. Первое — хороший случай людей увидеть: ведь не станет старый инвалид шататься по селу без дела. Второе — он знает, что если уж вызвали, то не зря, а на радость. Других как вызывают? У одного сын набезобразничал, у другого ворота который год не крашены, третьему втык делают, чтобы не скармливал колхозное сено персональной корове. А вот он, дед, всегда возвращается из сельсовета веселый. Как-то вручили ему там сразу две медали: одну — за Кенигсберг, а другую — за Вену. Все правильно: брал Кондур и Вену, и Кенигсберг, только под Веной был ранен и отправлен в тыл, и много, много лет искали его награды. Есть чем гордиться старику — пусть все видят, каким орлом он был в молодости!..

— Погладь мне, Ольгуца, белую сорочку, — просит старик.

— А галстук? — спрашивает она по привычке, хотя успела уже погладить и то и другое.

— Само собой!

Дед Кондур не торопясь бреется, стирает остатки пены влажным полотенцем, надевает белую сорочку, повязывает галстук, еще раз оглядывает себя в зеркале и, твердо опираясь на костыль, отправляется в путь.

Шкандыбает он по дороге с улыбкой на лице, великодушной и мужественной. С ним, понятное дело, все здороваются.

— Благодарствую, — отзывается он на робкое приветствие пятилетней девчушки.

— Вот не дают покоя! — делает он озабоченный вид в ответ на чей-то вопрос из-за ограды. — Опять в сельсовет вызвали! Нужно, стало быть…

— Еще одну медаль дадут! — предполагает кто-то.

— Дадут — значит, заслужил…

Дед Кондур все с той же улыбкой скачет дальше.

Погода дивная, встречные веселы и ласковы, и только одно отравляет радость старика: все реже выпадают ему такие удачные дни, все чаще напоминает о себе старая рана, годы берут свое, и кто знает, не так уж далек, наверно, тот час, когда у него уже не хватит сил выйти из дома… Но нет, если не поддаваться, он еще поживет!

Интересно, думает старый Кондур, неужели и впрямь еще одну медаль дадут? Или, может быть, опять поручат провести беседу со школьниками? Это бы тоже неплохо. Дети любят послушать всякие военные истории, а ему, деду, только того и надо: хлебом не корми — дай поговорить, вспомнить былое. Что ж, он кстати и приоделся. Кондур проверяет, все ли у него застегнуто, поправляет галстук — пусть знает пионерия, что и старые гвардейцы еще хоть куда!.. Тут лицо старика омрачается: он вспоминает, что опять пионеры стащили его ногу, хотя металла там на грош. В прошлый раз он с трудом отыскал свою деревяшку в груде железного лома, набросанной посреди школьного двора. А найдет ли теперь? Вдруг машина уже увезла утиль в район? Тогда пиши пропало! Кондур твердо решает: если его бросят на пятиклассников, он пожалуется учителю. Неужели, кроме его ноги, нет в колхозе бросового железа? Вон сеялка за гаражом который год ржавеет!..

Председатель слышит стук костыля на ступенях и выходит навстречу старику:

— Тяжело, дед Кондур?

— Тяжело, сынок… да ведь надо!

— А где твой протез? — удивляется председатель, протягивая ветерану крепкую руку.

— Дома остался… — Кондур не хочет беспокоить председателя пустяками. В конце концов, дети есть дети, они без баловства не могут.

Поднявшись на верхнюю ступеньку, старик переводит дух и здоровается:

— Добрый день, товарищ председатель.

— Здравствуй, здравствуй…

— Погодка, я говорю, хороша.

— Погодка-то хороша, а душа неспокойна… Заходи! — председатель открывает перед ним дверь кабинета.

— Случилось что-то? — Сердце старика сжимается: никогда еще так его не встречали. Бывало, председатель с крыльца кричал, улыбаясь, о том, какая радость его ждет. А нынче хмурится, глядит в сторону…

— Случилось, дед! — председатель бросается в кресло, расстегивает ворот. — Садись, в ногах правды нету.

— Что ж такое?

— Гости к тебе едут.

— Гости?! — старик теряется: некому у него гостевать. Родных почитай что совсем не осталось, а знакомые все здесь, в селе. Живут, правда, за Байкалом племянники жены, но у них семьи, дети… вряд ли когда соберутся навестить тетку. А если б и собрались, то не стали бы извещать председателя.

— Гости? Какие гости?

— Зарубежные! — бухает председатель и в упор смотрит на деда.

— Зарубежные?

— А что, разве нет у тебя там никого?

— Откуда? — волнуется Кондур. Непонятно почему, но не нравится ему сегодняшний вызов.