Рейчел Каск - Контур

Мой сосед какое-то время молчал. Дети, сказал он, всегда были для него главной опорой, несмотря на все неурядицы семейной жизни. Он считает себя хорошим отцом: похоже, у него на самом деле лучше получается любить детей и чувствовать их любовь, чем ладить с их матерями. Но как-то раз мать сказала ему, — он тогда недавно расстался с первой женой и сильно переживал, как развод скажется на детях, — что в семейной жизни неизбежно есть и сладость, и горечь. Не случись развода, случилось бы что-то другое, сказала она. Детство не может быть идеальным, хотя люди будут постоянно пытаться убедить тебя в обратном. Не бывает жизни без боли. А что касается развода, даже если жить как святой, всё равно столкнешься с теми же потерями, какое объяснение им ни придумывай. От одной мысли, что я больше не увижу тебя шестилетним, мне хочется рыдать — я отдала бы всё что угодно, сказала она, лишь бы еще разок взглянуть на тебя в шесть лет. Но всё уходит, как ни старайся. А за то, что к тебе возвращается, будь благодарен. И он пытался быть благодарным, даже за своего сына, который совершенно не умел выживать в этом мире. Его сын, как часто бывает с уязвимыми людьми, до безумия увлекся животными, и мой сосед уже неоднократно взваливал на себя лишние хлопоты, уступая бесконечным просьбам спасти и взять домой какого-нибудь беспомощного зверька — собаку, кота, ежика, птицу. Однажды он всю ночь с ложки отпаивал теплым молоком ягненка, которого чуть не загрызла лиса. Во время этого дежурства он загадал, чтобы ягненок выжил, сказал мой сосед, — не ради самого ягненка, а в подтверждение тому, что он выбрал верный, хоть и одинокий путь — обращаться с сыном как можно мягче и потакать его желаниям. Если бы ягненок выжил, он бы увидел в этом знак — хоть со стороны вселенной, — что поступает правильно, действуя наперекор бывшей жене, которая упекла бы сына в психиатрическую больницу. Конечно же, на следующее утро ему пришлось хоронить ягненка, пока Такис еще спал, и это был лишь один из бесчисленных случаев, когда он чувствовал себя глупо оттого, что решил пощадить чувства своего ребенка. Вселенная, сказал он, как будто более благосклонна к людям вроде его бывшей жены, к тем, кто отрекается от всего, что дурно на них влияет; хотя, если подобное случается в книгах, разумеется, это потом не дает героям покоя до конца жизни. Нынешние проблемы моего соседа начались одним вечером на прошлой неделе, когда компаньон его сына был занят своей докторской диссертацией, а Такис улизнул под покровом ночи и предпринял попытку освободить из загонов многочисленных животных в округе, в том числе довольно экстравагантный зверинец местного заводчика-предпринимателя. Теперь по острову разгуливают экзотические звери: страусы, ламы, тапиры и даже табун маленьких лошадок размером с собак. Их владелец поселился на острове недавно и не питает особого почтения к семейству моего соседа, поэтому ущерб, нанесенный его собственности и живности, вызвал у него крайнее негодование: Такис для него — хулиган и преступник, и отец мало что может сказать или сделать в его защиту. Очень быстро усваиваешь, сказал мой сосед, что только ты все прощаешь своим детям. Если мир сочтет их неполноценными, тебе придется забрать их обратно под свое крыло. Хотя это, конечно, ему было известно всегда: его умственно отсталый брат, которому теперь за семьдесят, ни разу не покидал родных мест.

Он спросил, не хочу ли я еще искупаться, прежде чем мы вернемся на сушу, и в этот раз я не стала заплывать далеко, чтобы не терять лодки из виду, и осталась в бухте, где детские крики эхом отражались от высоких камней. Отец ходил по палубе, прижав младенца к плечу, мать обмахивалась книгой, а трое детей сидели подле нее, скрестив ноги. Лодка была завешена от солнца светлыми кусками ткани, и ветер колыхал их из стороны в сторону, так что всё семейство то скрывалось за ними, то показывалось вновь. Я видела, что они продолжают делать всё то же самое и ждут, когда ребенок замолчит, когда мгновение отпустит их и мир снова заживет своей жизнью. В другом конце бухты мой сосед проплыл немного по прямой и сразу же вернулся обратно, и я смотрела, как он забирается на катер по маленькой лестнице на корме. Издалека я видела, как он ходит по палубе немного вразвалку и вытирает полотенцем мясистую спину. В нескольких метрах от меня на камне сидел черный баклан, недвижно уставившись в море. Младенец перестал плакать, и семья немедленно пришла в движение, меняя позы в ограниченном пространстве, словно заводные фигурки на шкатулке для украшений: отец наклонился и положил ребенка в коляску, мать встала и повернулась, два мальчика и девочка вытянули ноги и взялись за руки, образуя звезду; тела их искрились и сверкали на солнце. Внезапно мне стало страшно оставаться в воде одной, и я вернулась в лодку. Мой сосед собирал вещи и уже открыл дверцу, готовясь поднимать якорь. Он предложил мне прилечь на скамью, ведь я, наверное, устала, и попробовать поспать на обратном пути. Он дал мне какую-то шаль накрыться, и я натянула ее на голову, чтобы не видеть небо, солнце и танцующую воду; и на этот раз, когда лодка рванула вперед под оглушительный рев мотора, в этом было что-то даже успокаивающее, и я действительно задремала. Иногда я открывала глаза, видела незнакомую ткань и снова закрывала их; и, пока мое тело слепо неслось сквозь пространство, я чувствовала, будто всё в моей жизни раздробилось, все элементы отделились друг от друга, их разбросало взрывом в разные стороны. Я подумала о детях — интересно, где они сейчас? У меня перед глазами стоял образ семьи в лодке: яркие фигурки вращаются на крышке шкатулки в механическом танце, но при этом их ограниченные движения так изящны и правильны. Я вдруг с необычайной четкостью вспомнила, как лежала в полудреме на заднем сиденье машины, когда мы летом ездили с родителями на день к морю по извилистой дороге. Туда не было прямого пути, бесконечная сеть разветвляющихся проселочных дорог на карте походила на схему вен и капилляров из учебника, и было не так уж и важно, как именно ехать, главное — придерживаться нужного направления. Однако у отца был любимый маршрут, который казался ему несколько прямее остальных, поэтому мы всегда ехали одинаково, несколько раз пересекая альтернативные маршруты и встречая по дороге указатели, отмечавшие места, которые мы либо уже проехали, либо постоянно объезжали стороной. В сознании моего отца этот путь со временем утвердился настолько прочно, что ехать через неведомые деревушки уже казалось неправильным, хотя на самом деле разницы не было никакой. Мы, дети, лежали на заднем сиденье, от бесконечных поворотов нас укачивало и клонило в сон, и иногда я открывала глаза и видела проносившийся за пыльными окнами летний пейзаж, такой пышный и сочный в это время года, что невозможно было себе представить, как однажды всё увянет и наступит зима.