Уильям Крюгер - Эта ласковая земля

– Даже если мы выберемся, ты бросишь Эмми?

Тихий голос Альберта и разумность его вопроса только разожгли мой гнев.

– Если мы выберемся, то можем наброситься на него. Ты, я, Моз – мы его одолеем.

– И дробовик тоже?

– Мы не можем сидеть сложа руки.

– Сейчас, Оди, мы ничего не можем сделать. – Альберт поднял с земляного пола соломинку и отшвырнул ее.

Долго мы сидели молча, прислонившись спинами к стенам амуничника, когда услышали, как отодвигается засов, и дверь открылась. В проеме стоял одноглазый Гроза Кабанов с дробовиком.

– Выходите, – сказал он и отступил на шаг.

Мы поднялись и вышли из амуничника. Я выжидал удобный момент, чтобы броситься на него и сбить на пол. Или хотя бы начать атаку, которую поддержат Альберт и Моз, и вместе мы его одолеем. Но мужчина держался на расстоянии с дробовиком наготове, и у нас не было шансов добраться до него раньше, чем он застрелит нас. Я был уверен, что этот злой на вид человек не колеблясь спустит курок.

– Ты, – сказал он Мозу, – возьми косу. Ты бери лестницу, – сказал он Альберту. – А ты, мальчик, бери сучкорез и пилу.

Мы сделали, как он велел, и он махнул на выход.

– Где Эмми? – спросил я.

– С Эммалин все хорошо. Хотите, чтобы так было и дальше, делайте, что я говорю.

Он отвел нас к границе своего неухоженного сада. Трава между деревьями выросла высокой. Ветви путались. Незрелые яблоки были похожи на маленькие зеленые бубенцы. Я пару лет работал в саду Фростов и знал, что если ветви не подрезать, то они рано или поздно сломаются под тяжестью яблок. Кроме того, я знал, что после подрезки плоды становятся крупнее и сочнее.

– Ты, – приказал мужчина Мозу, – начинай отсюда и выкоси всю траву между деревьями. Иди ряд за рядом. Если сбежишь, я до смерти поколочу этих двоих и вашу драгоценную Эммалин. Понял?

Моз кивнул, беспомощно посмотрел на нас и ушел.

– Ты, – сказал мужчина Альберту, – ставь лестницу и бери у мальца сучкорез.

Когда Альберт сделал, как было сказано, Гроза Кабанов сказал:

– Режь там, где я скажу. А ты, мальчик, собирай все что упадет и стаскивай за сарай, к той куче мусора. Видишь?

Я нашел глазами мусорную кучу и кивнул.

Дерево за деревом Альберт обрезал длинные ветки. Сначала он работал на земле, потом приставлял лестницу, которую я придерживал для надежности. Периодически я собирал упавшие ветки и складывал их за сараем. Благодаря Фростам эта работа была нам знакома. Но помощь по саду, принадлежавшему родителям Эмми, никогда не казалась настоящим трудом – не то что работа на Грозу Кабанов. Начнем с того, что Фросты никогда не держали нас под прицелом. Одноглазый держал дробовик на сгибе локтя, пока давал указания Альберту, а его единственный глаз, похоже, прекрасно видел все, что происходит в саду.

Солнце поднималось все выше. Было влажно, и пот стекал с меня ручьями. Через пару часов я наконец сказал:

– От нас не будет никакой пользы, если мы умрем от жажды.

Мужчина задумался.

– Между домом и курятником есть колонка. Там должно быть деревянное ведро. Принеси сюда. И, парень, девочка заплатит за любую глупость, которую ты можешь выкинуть.

Я нашел колонку и вдоволь напился, слушая кудахтанье кур за сеткой курятника. Я наполнил ведро и присмотрелся к дому. Двухэтажный, но второй этаж маленький, там, наверное, только чердак. Не так уж и много было мест, где он мог спрятать Эмми. Я подумал проскользнуть внутрь и найти ее. Но что потом? Мы с Эмми, может, и убежим, но останутся Альберт с Мозом, и одному Богу известно, что одноглазый ублюдок с ними сделает.

Я отнес деревянное ведро в сад, и мужчина разрешил Альберту попить из него. Затем он велел мне отнести ведро Мозу.

«Совсем как у Фростов», – показал Моз, когда напился воды.

– Разве что там мы работали добровольно, – сказал я.

Моз утер пот со лба и спросил: «Он нас сдаст?»

– Готов поспорить, что нет, пока мы не сделаем все, что ему нужно.

Моз посмотрел на ряды деревьев и показал: «Это долго».

Мы не обедали и работали до тех пор, пока солнце не опустилось. Даже Бледсо был добрее. Когда Гроза Кабанов наконец повел нас обратно в сарай, куча обрезанных веток была огромной, почти такой же, как соседняя куча мусора. Я плюхнулся на земляной пол амуничника, все мышцы в теле болели.

Мужчина без лишних слов запер нас.

– Из голодных людей плохие работники! – крикнул ему вслед Альберт.

Грязь с пола липла к потному телу.

– Это хуже сенокоса.

Моз показал: «Волнуюсь за Эмми. Думаете, она в порядке?»

– Он весь день гонял нас, – сказал я. – У него не было времени навредить Эмми.

Моз встал и прошелся вдоль стен, проверяя каждую доску. «Мы выберемся отсюда, – показал он. – Не знаю как, но выберемся».

– И заберем Эмми, – сказал я.

«Мы никуда не уйдем без Эмми», – поклялся он.

Между досками амуничника оставались небольшие щели, сквозь которые внутрь проникал вечерний свет. Решимость Моза освободить нас подействовала как эликсир, и мне стало легче. Я достал гармонику, решив, что раз мы не можем поесть, то по крайней мере можем обеспечить себе немного уюта.

Я начал играть одну из своих любимых мелодий «Старик Джо Кларк». Это была очень заводная мелодия, и Моз начал хлопать в такт. После этого я немного поиграл регтайм и только начал «Милашку Бетси из Пайка», как дверь открылась, а за ней стояла Эмми. В руках она держала большую миску. Я учуял запеченную картошку, и мой рот наполнился слюной так быстро, что стало больно. За спиной Эмми стоял Гроза Кабанов с неизменным дробовиком.

– Разбирайте, – сказал он и подтолкнул Эмми внутрь.

После целого дня без еды я был готов наброситься на что угодно, даже если бы в миске было свиное пойло. Мы с Альбертом и Мозом принялись есть грязными руками. Картошка оказалась на удивление вкусной, с кусочками сала и лука. Гроза Кабанов велел Эмми дать нам бутылку из-под молока, наполненную водой, чтобы запить. А сам он подтащил один из тюков сена, положил его за порогом амуничника и сел на него вместе с Эмми. Продолжая следить за тем, как мы едим, он достал из кармана своего комбинезона бутылку с прозрачной жидкостью и сделала глоток из нее. Я был уверен, что там не вода.

Когда мы доели всю картошку, Эмми забрала миску, и мужчина снова велел ей сесть рядом с собой. Темнело, и Гроза Кабанов снял со стены керосиновый фонарь, зажег фитиль и поставил фонарь на земляной пол рядом с тюком.

– Кто играл на губной гармонике? – спросил он.

– Я, – сказал я.

– Знаешь «Долину Красной реки»?

– Конечно.

– Сыграй.

Я сыграл, и в полумраке сарая, освещенного лишь огоньком фонаря, навязчивые ноты старой баллады утопили нас в печали. От Грозы Кабанов веяло тоской. Она читалась в его здоровом глазе, когда он смотрел в стену амуничника, видя там что-то, чего я не мог увидеть двумя глазами. Тосква отражалась и в том, как он бездумно глотал прозрачную жидкость из бутылки.