Евгения Некрасова - Домовая любовь [litres]

Мама запрещала, но Лиля и дворовые содети проводили своё внешкольное время в недостроях. Лазанки ржавели, кому они нужны, когда построили рядом настоящие места для лазанья. У содетей была предводительница Настя, щуплая девочка с жёсткими серыми волосами. Её все слушались. Лиля тоже ей подчинялась. Настя решала, куда они лезут сегодня и во что играют. Например, однажды она назначила Лилю и мальчика Артёма мужем и женой, которые должны были жить в одной из недостроенных квартир и спать в комнате-спальне. Настя велела содетям принести из дома старые одеяла и спальники – кинули у лысой стенки, простыни – прицепили на дыры окон, два рваных полотенца – уложили в качестве ковров. Настя сказала, когда супруги доживут до зимы, они должны будут вынести ковры на снег и чистить их снегом и веником. На стенах Настя и содети нарисовали обои, мебель и даже телевизор. Состоялась свадьба, Настя напялила на Лилину светлую, со слабыми кудряшками голову тюль и сама провела процедуру-церемонию, с начёсанными волосами, одетая в сутану (чёрную водолазку с пиджаком и белую салфеточную вставку) и туфли на каблуках. После объявления мужем и женой она заставила Лилю и Артёма поцеловаться. Лиля ничего про этот поцелуй не поняла. Содети изумлялись и смеялись. Настя сказала, что теперь супруги должны идти ночевать на матрасы и заниматься любовью, но Лиля заплакала и убежала домой.

На завод содети лазить боялись и не знали, как пробраться. Забор толстый и высокий. Лиля шла из школы и увидела, как из-за забора на фоне завода-недостроя торчат две деревянно-тряпочных наручных куклы и разговаривают. Зазаборный такой театр. Куклы с деревянными лицами женщины и мужчины, видная часть их тел из набитых ватой тряпок была одета в синие комбинезоны. На очень крупных деревянных башках сидели оранжевые каски. Руки кукол, тоже деревянные, крупные, бились и стучали друг об друга и об забор. В левую ладонь мужчины-куклы был встроен поскребок. Руки женщины были пусты, поэтому стучали друг об друга очень звонко. Озвучивал наручные куклы один и тот же мужской голос: за него он говорил хрипло, а за неё – чуть пискляво. Они покрикивали, и актёру удавалось как-то кричать разными голосами одновременно. Куклы обсуждали между собой, что не понятно, как образовался лаз на их территории со стороны шоссе. К радости, за столбом он не виден, и никто не знает. Пытались говорить шёпотом, но Лиля стояла рядом, вкопанная в осеннюю грязь демисезонными сапогами с протёртыми носами, и всё слышала. Она поняла, что это кукла-женщина разговаривает хрипло, а кукла-мужчина – пискляво. Кукла-женщина переживала, что куда-то делся её подъёмный кран. Тут она заметила Лилю и спросила у неё, не видала ли та её подъёмный кран. Лиля ответила, что нет. Наручные куклы осознали, что их подслушали. Принялись кричать друг на друга, что теперь они пропали, их секрет раскрыт. И исчезли. То есть кто-то опустил руки за забором. Бетонный занавес.

На следующий день Лиля нашла лаз за столбом и прошла на территорию завода. Здесь было гораздо красивее, чем на недострое многоэтажки. Зазаборная территория – отдельный мир после апокалипсиса. Лучше, чем в кино. Сухая, древесного цвета трава доставала Лиле до талии, которой у неё не было, как смеялись над ней в классе. Некоторые дети называли её жирдяйкой – Лиля состояла из овалов, а не из палок или почти-ниточек, как, например, Настя. Талию у себя Лиля нашла в зеркале, хоть она и не была такой понятной, как у других девочек. Гигантская семиэтажная бетонная коробка без крыши и две её пристройки – маленькие бетонные коробочки, такие как она, но короткие и низкие, её дети. Законченные, с дверями и даже стеклом в окнах. И с крышами, будто, поднимаясь ввысь, эти здания теряли окна, двери и вырастали из собственной крыши. Или, может быть, потеря её была единственной возможностью роста. Лиля пробиралась через траву, и сапоги её – уже немного жмучие, она быстро росла – совсем не пачкались, потому что из-за стеблей почти не было грязи. Коробку-маму и коробку-детей окружала хороводом полузелёная зелень – трава, кусты и даже деревья. Лиля ступила на залитую бетоном же поверхность – подножие завода, вошла в бездверный заводской вход и заулыбалась от красоты.

Внутри коробки на первом этаже почти не было бетонного пола и, главное, разделительных стенок, только штуки три, к ним примыкали по лестнице без перил, карабкающихся на этажи. Некоторые лестницы пересекали платформы этажей, с комнатами, пустыми окнами, в каких-то не было пола или потолка, потом они снова появлялись. Самое чудесное строилось на том, что на полу первого этажа завода рос целый лес – с травяным слоем, кустарниковым слоем и лиственными деревьями. Некоторые из них уткнулись в бетонные потолки, но многие, мощные, разросшиеся, пробивались сквозь отсутствующие потолки-полы и тянулись к серому небу. Три-четыре макушки уже чуть-чуть переросли край последнего этажа. Открытая бетонная оранжерея. Лиля подумала, что вот бы так жить. И бетонные стены, и потолки – прям как у неё с мамой дома, Лиля помнила ремонт, но тут в комнаты впускали деревья, а ещё никого не было – никаких вопящих или стучащих по батареям соседей. Здесь словно не ступала никакая другая обувь, кроме Лилиных демисезонных сапог. Не валялось бутылок, тряпок, какашек, шприцов, не виднелось слов и рисунков по стенам, ну чего-то такого, что содети иногда находили в недострое многоэтажки. Это никогда не обитаемый недострой, и этим он Лиле очень нравился. Она гуляла по лабиринту из деревьев и бетонных полов, тихонько поднималась по зависшей среди джунглей лестнице, гуляла по комнатам, которые соседствовали с лесом, и точно понимала, что это самое красивое строение на свете. На третьем этаже ей показалось, что она увидела в соседней-комнате-лесу на одной из веток наручную куклу-женщину, подошла поближе и никого не нашла.

Лиля теперь каждый почти день после школы не шла гулять с Настей и содетьми, считалось, что она обиделась на свадьбу и поцелуй, – а она обиделась. С Артёмом, с которым они иногда дружили ещё до школы, она теперь тоже не разговаривала. Их матери приятельничали, и недавно, когда Лиля гуляла с мамой в гастроном, они встретили там Артёма и его маму, а Лиля и Артём топтались рядом каждый со своей родительницей и молчали, стараясь друг на друга не глядеть.

Лиле принадлежал весь зазаборный мир. Она любила его и очень уважала. Даже если сильно хотела в туалет, никогда не мочилась тут, терпела до дома. Не кидала мусор, не ломала ветки, не сдирала листья, не рисовала на стенах. Она нашла в кладовке у мамы свой младенческий матрас с жёлтыми пятнами и старый спальник, принесла их на пятый этаж – в комнату, окно которой выглядывало на Лилин город, а в соседней комнате рос лес. Лиля часто сидела там на матрасе, завернувшись в спальник, читая книгу, учебник, или просто так. Ей никогда не бывало скучно. Она разворачивалась к окну или к заводскому лесу, иногда подтаскивала спальник к краю комнаты и свешивала ноги в истёртых сапогах в лес. Перед уходом Лиля сворачивала спальник и матрас, складывала их по отдельности в два близнецовых полосатых пакета с чёрным силуэтом женщины в шляпе. Аккуратно ставила к стенке и уходила. Иногда она перемещалась в другие комнаты и на другие этажи и жила там.