Евгения Некрасова - Домовая любовь [litres]

Больше всего в жилых и нежилых домах Лиле недоставало красоты. Её не находилось ни снаружи, ни внутри пяти-и многоэтажек, которыми был застроен город. Молодой, примерно сорокалетний, населённый пункт – без старых домов. Лиле нравилось ходить вечером мимо и глядеть на жёлтые прямоугольники, и удивляться, что вот там всюду как-то живут люди. Но днём все дома излучали серость, она окрашивала лица людей, делала их одинаково грустными и грязными. Солнце появлялось над крышами, но серота поглощала его, истощала, и свет его походил на немощный электрический. Печальней всего город выглядел в октябре-ноябре и в марте, когда совсем не было солнца.

Как раз другими по форме и виду были молодые руины недостроев, особенно бетонно-лесной завод, но после Лилиного случая дырку за столбом заварили, на ромбовый забор надели как корону высоченную колючую проволоку. Недострой многоэтажки, где содети играли всегда, закрыли железным забором. Болота-бассейны долго не трогали, а потом вдруг начали строить на их месте многоэтажку-близняшку Лилиного дома.

Как и все, школу Лиля не любила. Но даже туда она бы согласилась ходить, а не лежать в больнице с грязным туалетом, храпящими со-пациентами, сыплющейся штукатуркой и наполовину бледно-синими стенами. Детской хирургии в городе не стало, маме предложили перевести Лилю в областную, но так она не смогла бы навещать дочь, поэтому согласилась на взрослую. Оперировали Лилю в комнате без потолка. Небо не виднелось, так хоть немного красиво, а нависал чёрный чердак с трубами и проводами. Чердак был не треугольным скворечником, а плоской пыльной бетонной плитой. Лиля после больницы снова вернулась в пятый класс, худая, вытянувшаяся, с ёжиком светлых волос, через который просвечивал шрам. Врач отправила Лилю на электрофорез, чтобы шрам быстрее заживал. Медсестра приводила Лилю по лабиринту светлых занавесов, поднимала один из них, заводила внутрь пространства, сажала на стул, прикрепляла к её голове влажную тряпочку с идущими от неё проводками к большой сизой электронной коробке, нажимала на коробке кнопку и уходила, поднимая-опуская занавес. Лиля сидела в тишине, и ток маленькими иголками щекотал ей голову. Она удивлялась, почему в больнице нельзя было вот так отделить больных друг от друга занавесами. Так ведь будто ты в своей собственной комнате, которой у Лили не было, они с матерью жили в однушке. Лиля перед зеркалом вращалась, раздвигала волосы и пыталась разглядеть шрам. Ток не помогал, а потом причёска отросла, шрам перестал болеть постоянно, и Лиля про него забыла.

Новые, неизвестные ей со-классники поначалу называли её франкенштейном, толкали слухи про то, как раскололась её черепушка и как трудно-претрудно её сшивали, как Лиле поставили железную пластину, как Лилино сухое кровавое пятно по-прежнему лежит на заводском бетонном полу. И среди этой затвердевшей крови впаяны Лилины кудрявые, чуть светлые волосёнки. Перед школой мама повязывала голову Лили платком. Но та стаскивала его, когда выходила из дома. Она понимала, что теперь у неё есть что-то удивительное и особенное, то, что отличает её от всех содетей в школе. Ей нравилось быть частью истории. Она знала, что её обсуждают взрослые, которые встретились на улице, в магазине, в очереди в банк или в ларёк. Она знала, что стала причиной достроя соседнего дома на месте болотных бассейнов. И туда заселились семьи некоторых новых Лилиных соклассников.

Те со временем оказались неплохими, лучше и интереснее. Те прежние – из семей местных инженеров и врачей, а эти – народились от заводских рабочих. Эти новые содети сделались Лилиными друзьями. С Настей, Артёмом и другими из двора она не общалась. Все они приходили к ней в больницу и просили прощения. Артём навещал четыре раза, приносил цветы и конфеты. Настя приходила ещё раз, одна, без содетей. Снова просила прощения и держала Лилину руку, как в кино. Лиля понимала, что это Настины родители заставили ту прийти. Лиля рассказала, что, когда она была совсем без сознания, а потом спала, медсестра делала ей укол железно-стеклянным шприцем. Это заметила пришедшая навестить её мама, раскричалась, сходила в аптеку, купила специально для дочери пластмассовые шприцы. Теперь колют ими, но медсестра уже наверняка успела зара-зить Лилю спидом. Настя тут же выбросила Лилину руку из своей.

Лилина компания выстроилась из новых соклассников, которые одновременно оказались недавно переселёнными содетьми по двору. Их родители и до детей, и вместе с ними жили на съёмных, в общежитиях или в коммуналках, ждали этого дома, будто он собирался стать дворцом, а он не выстраивался, фундамент и будущие подвалы болотились, и вот, говорила Лиля, когда я упала, тогда начальники обратили внимание на недострои города. И велели достроить. Первой на очереди была ваша многоэтажка, на неё дали денег, поэтому вы тут живёте теперь. Новые содети не спорили. Они не боготворили Лилю, но относились к ней хорошо. Ими управляла тоже девочка. Кристина – рыжая, с бесцветным лицом, крупная. Она и все содети были серьёзны и не просто бесстрашны, а запредельно бесстрашны. Насте с её играми и туалетом в недостроях до них не достать. Эти мальчики и девочки курили, пили, проводили своё детское внешкольное время в подъездах, воровали на рынке вещи и продукты. Лиля вела себя как они. Научилась курить, пить из банки джин-тоник и ягуар, иногда ходила с содетьми на рынок, отвлекала вопросами продавцов, мерила на картонке джинсы, пока Кристина забирала с прилавка понравившийся ей свитер или юбку. Отношения с новыми друзьями сказались на Лилиной учёбе, но не резко – стало меньше пятёрок, появилась пара троек. Учителя обсуждали между собой, что у Лили проблемы с обучаемостью после травмы. А ей просто было неинтересно.

Мама работала часто в две смены, многое не замечала, но слышала что-то про этих содетей, одним из которых Лиля стала. Переживала и орала на дочь, а та говорила: не кричи, у меня голова болит. Они ходили на рынок вдвоём по субботам, на Лилю прищуривались некоторые продавцы, узнавали, она улыбалась им, сама стала беспредельно бесстрашна. Лиля могла зайти в лифт с дымящейся во рту сигаретой, могла помочиться за колонной мусоропровода, часами умела сидеть на подоконнике, слушать друзей и потягивать коктейль из банки. Они редко тусовались в Лилиной панельке или в новой, чаще всего шли в третьего близнеца, у самого заброшенного завода, на девятый этаж. Там днём и ночью работала Адская галерея. Жительница здешней двушки, прежде чем уехать после школы из города, разрисовала стены обнажёнными женщинами с крыльями демонов, мужчинами с рогами, расколотыми чёрными сердцами. Всё это было непривычно цветно, необычно красиво. Лиля жалела, что такого нет на фасадах серых домов.