Евгения Некрасова - Домовая любовь [litres]

Бывшие Лилины соседи выбегали из подъездов и видели, как завод отрывается от земли и за ним тянется множество серых нитей, а сами стены крутятся катушкой. Мама не вышла, она спала, работала вчера во вторую смену. Бетон серый и живой, словно заяц. Почему я раньше так его не любила? Принялась болеть голова, тошнило. Бетонные волокна связались в десятки слоёв вязаных овалов, расположенных в сантиметре друг от друга. Крановщица махнула рукой в четыре стороны вверх и в четыре стороны вниз. Люди со двора увидели, как овал-катушка приобрёл углы, превратился в вытянутый куб и прекратил подниматься. Множество нитей сбились в десяток тонких бетонных ног, среди которых прямо под зданием оказался целый лес. Лиля со Строителем и Крановщицей делали лестницу и поднимались на каждую новообразованную ступеньку. Бетон закручивался вверх и через каждые 32 ступеньки расползался на этаж, на котором выстраивались комнаты. Лиля заходила в каждую со своими наручными куклами. В одних пространствах они проделывали окна в виде огромных глаз, на остекление которых пошло истолчённое стекло от пристроек, в других они встраивали полуовальные балконы, которые выглядели для наблюдающих за строительством людей как огромные чешуйки. Балконы Лиля распорядилась размещать так, чтобы они не находились друг под другом, а чередовались и не закрывали друг от друга солнце, когда оно придёт. Голова-голова-голова. Пошла кровь носом, Лиля вытерла его рукой, получилось, что рубашкой Крановщицы. Та не заметила, не отвлекалась от достраивания последнего этажа. Он получился одним сплошным открытым пространством. Что-то ёкнуло в голове, Лиля почувствовала там внутри невероятную свободу и лёгкость, которая выплёскивается наружу. Никакой больше серой бетонной плиты. Лиле стало сильно нехорошо. Крановщица и Строитель давали ей такую силу, с которой она не справлялась. Она легла на пол у лестницы и принялась смотреть вверх. И руки тоже вытянула туда. Крановщица и Строитель достраивали крышу. Та затянулась полукуполом из вязаных бетонных волокон и закрыла серым утреннеморковное небо. Строитель вы́резал в куполе окна-глаза, и оранжевые кусочки вернулись на серое. Вот-что-я-здесь-делаю. Лиля опустила руки, и куклы сползли на пол. Смотри-ка, у нас теперь крыша, сказала мужским хриплым голосом Крановщица. И обе куклы посмотрели наверх. Малостерпимая боль билась на голове и внутри головы в обычном месте. Лиля подумала, что комнат тут точно хватит всем: и маме, и ей, и Марине, и Насте с Артёмом, и их младенцу, и Кристине, если она захочет вернуться в город, и её названой московской семье из жены, мужа, двухмесячной дочери, четырёхлетнего сына. Лиля вспомнила про забор. Как они все зайдут? Надо проделать секретный ход за столбом. Все соседи уже забыли, но Настя и Артём вспомнят, и мама, конечно, а Марина знает. Лиля хотела опять надеть кукол, чтоб они помогли ей проделать ход в заборе, она перевернулась и попыталась дотянуться до них. На месте, где был её затылок, отпечаталась кровь. Крановщица и Строитель увернулись от неё, Строитель подубасил её поскребком по ладони, и куклы разбежались в разные стороны. Лиля снова легла на бетон и посмотрела на оранжевые небесные глаза. Вокруг её головы натекало густое тёмно-красное пятно. Оранжевые окна глядели на Лилю обратно.

Благодарю архитекторку Алёну Ярмольчук, консультация которой очень помогла мне написать этот текст.

Я – Жня,

приятно познакомиться!

Что посеете,

то и пожнёте.

Живу на этой даче,

я тут не выросла,

но завелась.

Что тут есть у меня?

Полубритая голова,

белое брюхо,

второй подбородок,

телефон, компьютер.

Я – дух этой дачи,

у меня деревянные зубы,

губы – дождевые черви,

глазья – щурья,

брови – мохом,

ноги – стволами,

чернила под глазами,

руки – махом,

липкая кожа,

спортивные штаны,

футболка «Мария-Крестина-Ангелина»,

на что я похожа?

Я танцую,

бью по деревянному полу

поддельными кроксами

из «Глобуса» за 285 рублей,

за 285 рублей.

Дача-дача,

ча-ча-ча!

Слева от Жня

линия забора

с калиточной прорезью,

за ней – жизнь леса.

Как я провожу,

это

этим

лето

летом.

Взглядом разматываю

пуповину горизонта,

марево-курево,

справа от Жня —

Северово-Северово,

Кузнечики-Кузнечики,

не допрыгнут до меня,

стрекочут жизнями-пулями,

пинь-разумеется-пинь.

Далековато.

Смотрят на меня дулами

своих окон.

Военные ждали

15 лет между войнами

и получили там квартиры,

в том числе мой одногруппник

по киношколе Олег Матросов.

Но всё пошло не по сценарию:

ни парковок, ни школ, ни больниц.

У стрекочущих нет вопросов?

Стой! Настрекотали отряд вопросов,

жалоб и заявлений.

Олег устроился в ЖКХ начальником,

сам ходил проверять почтовые цинковые ящики,

светофоры,

сажал липы на субботниках,

вотсапил: после меня останутся деревья

для следующих поколений.

Я звала его на дачу-дачу.

Напомни, что ты пьёшь,

вотсапил.

Как сама доеду, там решим,

вотсапила,

мы же никуда не спешим.

Я не знала,

что ты, Олег, умрёшь.

В Кузнечики построили южную хорду,

она обвилась вокруг

шеи моего детства —

панельки, из которой

я быстро выросла,

торчащей посреди поля.

К ней приставили парковку,

«Глобус», «Леруа Мерлен».

Ровно там росли наши

горох и картошка,

теперь маршруточная остановка.

Дача-дача,

ча-ча-ча!

Мы были сыты и почти богаты,

потому что кормились

не только с поля у панельки,

но и с лесного участка,

где потом выросла

дача-дача,

ча-ча-ча,

(и даже целое эс-эн-тэ

людей, желающих

частной жизни и личной собственности),

но и с дедушки-бабушкиного сада у конструкторского бюро,

но и с арендуемых

картофельных грядок.

Сниму не комнату,

сниму не квартиру,

сниму не дом,

сниму не дачу,

а сниму картофельную грядку,

даже две, утыкающихся в границу

почвы с небом.

Нет, найму три, чтобы протащить

семью через 90-е.

А ещё, конечно, мы кормились

с закалиточного леса:

щавелевый суп, крапивный суп,

грибной суп, жарёха из сыроежек,

опяточные закрутки.

Я питалась, как Лешая или Кикиморка,

вышла милая рожа,

на кого я похожа?

Мои родители – археологи-любители —

ещё до дачи и забора

много лет они копали эту землю

и находили уйму всякого-бякого сора:

ракушки из морских до-времён,

а также свиные кости,

битое стекло,

рваные колготки,

чайные ложки,

фарфоровые осколки фигурок

и сервизов

с розовыми розами и позолотой —

советский культурный слой.