Марк Поповский - Третий лишний. Он, она и советский режим

Что же касается проституток высшего разряда, за хорошие деньги обслуживающих крупных чиновников и иностранцев, то мои собеседники не столько их порицают, сколько им завидуют. „Их жизнь вовсе не жизнь несчастных девочек, как описывали Достоевский и Толстой, — объясняет молодой человек, в пропілом причастный к жизни московского ЦЕНТРА. — Их не за что жалеть. Скорее проститутка из валютного бара с сочувствием может отнестись к работяге, который за гроши вкалывает (сленг: тяжело работает) у себя на заводе. Официант в ресторане всегда предпочтет посадить за столик проститутку, нежели рабочего. Она чувствует себя социально прочно в своем круге общества. У нее нередко есть высокопоставленные покровители…”

В столь разнородных ответах видится и разница в общественном положении моих собеседников, и различие в их нравственном опыте. Отражается в ответах и исконная русская жизненная позиция: бедных, убогих на Руси принято жалеть, богатым, процветающим — завидовать. Но, как бы то ни было, никто из нескольких сот ответивших на анкеты и давших мне интервью не подтвердил советский пропагандистский тезис о том, что „в стране победившего социализма проституция не может иметь места”. После непрерывного полувекового повторения этих слов на страницах Большой советской энциклопедии граждане советского государства точно знают — это неправда.

Муся Семенова едва ли считала себя личностью исторической. Рассказывают, что в 1946 году она была красивой 20-летней девушкой из бедной простой семьи и жила в Москве на Волоколамском шоссе. Как и все девушки в этом возрасте, мечтала Муся о любви и замужестве. Общественные, а тем более политические проблемы ее занимали меньше всего. И тем не менее, с именем Муси Семеновой связано в Советском Союзе событие историческое. В связи с ее судьбой принят был в СССР закон, каких в Европе не бывало, очевидно, с самых древних времен. В 1946 году Муся познакомилась с советником (или военным атташе) посольства Колумбии в Советском Союзе. История не сохранила его имени, но известно, что молодой человек носил морскую форму, которая была ему очень к лицу. Возможно, что форма и принадлежность колумбийца к дипломатическому корпусу и вызвали в сердце Муси те чувства, которые привели в конце концов ее к браку с иностранцем. Молодые люди были расписаны московским ЗАГСом. В 1946 году в этом не было ничего особенного: Мировая война только что закончилась, а „холодная война” только что начиналась. Когда колумбиец пожелал повезти юную жену на родину, чтобы показать ее своим родителям, чины государственной безопасности не стали чинить слишком больших препятствий и дали молодым возможность выехать из страны. Но как только Муся X., бывшая Семенова, покинула Москву, чье-то недреманное око забеспокоилось. Внимание высших властей было привлечено к этому нестандартному факту. Наверху нахмурились, выразили неудовольствие. И как будто 27 февраля 1947 года (за точность даты не ручаюсь) советское законодательство обогатилось Указом, по которому браки советских граждан с иностранцами впредь категорически запрещались.

Многие трактовали этот Указ Сталина как жест раздражения на какие-то там политические шаги Запада. На самом деле ничего исключительного в Указе 1947 года не было. Сталинская политика, направленная на отделение советских граждан от Запада, определилась еще в начале 30-х годов. Во время Второй мировой войны политика эта никаких изменений не претерпела. Правда, в 1941—45 годах в СССР находилось много специалистов из союзных стран; случалось, что американцы и англичане даже заводили романы с советскими гражданками, но чаще всего барышень этих им подсовывали чины тайной полиции. Если же романы оказывались „незапланированными”, то каждый шаг любовников оказывался под пристальным вниманием все той же тайной полиции. Послевоенные разногласия Сталина с Западом немедленно бросили тень на эти любовные союзы.

Близость с иностранцами, начиная с конца 1946 года, госбезопасность начала трактовать как „преступление”, как „измену родине”. Чаще всего преступников и преступниц судили не в суде. Их судьбу заглазно решало некое особое совещание при Министре внутренних дел — ОСО. Судьи не видели осуждаемого, осуждаемый не имел ни малейшего представления о своих судьях. Просто в один далеко не прекрасный день его (или ее) хватали и… Журналист и писатель Анатолий Кузнецов, бежавший из Советского Союза в начале 70-х годов, приводит признания одной из таких жертв ОСО. Его героиня рассказывает: „Сразу после войны браки с иностранцами были разрешены. Ну, мы были школьницами, бегали на открытые вечера в американское посольство, там шикарные фильмы крутили, с Гретой Гарбо, Чаплиным; я влюбилась в одного из шоферов посольства, он меня катал… Тогда это было можно, после войны американцы — союзники, такие, куда уж там, друзья. Он мне говорил, что он сын богатых родителей, захотел увидеть жизнь в СССР, скорее всего врал, мальчишка совсем, но долларов у него было и правда без счета. И поженились. Молоденькие, такая любовь, такая любовь. У него кончился срок контракта, мы решили ехать к его родителям где-то в Калифорнии. Я была на седьмом небе. Тут пришли меня и забрали. Нас набили целый поезд, таких же жен иностранцев. Изменилась политика в один день, как это у нас всегда. Я была беременна. Родила в Мурманской тюрьме, уже на Севере. Девочку на третий день отобрали. Конечно, наши мужья-иностранцы протестовали. Мы на что-то надеялись. Я потом узнала, что шум некоторый в мире был. Их всех повысыпали из Союза, они устраивали демонстрации в Вашингтоне перед советским посольством. А потом мало-помалу все затихло. Я вышла в пятьдесят седьмом развалиной, реабилитированная…” [106] Анатолий Кузнецов. „Леди Гамильтон” (рассказ). Журнал „22” № 11, март 1980. Тель-Авив, Израиль.

Этот монолог из художественного рассказа по фактам абсолютно достоверен. Кроме разве утверждения героини, что в 1947-м политика по отношению к иностранцам и их женам изменилась в СССР „в один день”. Поворот этот, как я уже говорил, начался значительно раньше. Героиня рассказа Анатолия Кузнецова, неглупая и по-своему благородная московская проститутка, была когда-то вполне нормальной женщиной, искренне любящей своего американца-мужа. Но попадали в лагеря дамы и другого типа. Те, что заводили романы с иностранцами в надежде получить от своих поклонников деньги и подарки. В нищей Советской России заграничные платья, обувь, косметика представлялись Бог весть какой роскошью. Ради этих недосягаемых ценностей некоторые женщины готовы были на все. Были даже такие, что учили своих детей подходить на улице к иностранцам и произносить по-английски: „Дядя, иди спать с моей мамой”.