Георгий Демидов - Любовь за колючей проволокой

С каким-то рычанием она бросилась к Не-Вертухайся, выхватила у него мертвую руку и побежала с ней прочь, едва не сбив с ног нескольких женщин. Не сразу опомнившись, малый заорал:

— Стой, стой! — и кинулся за ней следом.

Другие бойцы тоже повскакали со своих мест. Но старшой с треугольничками их остановил. Зачем поднимать дурацкую беготню по острову? Куда денется эта взбалмошная баба и от одного преследователя? Тем более что вместо того, чтобы оставаться в серединной, сравнительно широкой части этого острова, похитительница трофея мчалась к дальнему его концу, где он переходил в длинную, узкую косу пропитанной водой гальки. Сержант без особой торопливости поднялся с коряги, на которой сидел, и пошел в сторону, где уже в отдалении мелькали ноги женщины в цветастых, завязанных у щиколоток штанах и тяжелые сапоги вохровца.

В поведении Пролей-Слезу не было ничего не только заранее преднамеренного, но и просто осмысленного. Истеричная натура, она подчинилась внутреннему импульсу активного, хотя и совершенно бездумного протеста.

Нина остановилась только у конца уже залитого водой клина гальки. Впереди был широченный и глубоченный Товуй. Сзади, занимая чуть не всю ширину галечной косы, грузно бежал кряжистый и широкий Не-Вертухайся. Но не добежав до сумасшедшей блатнячки какой-нибудь пары шагов, он остановился. Пролей-Слезу, уже по щиколотку в воде, стояла, обернувшись к нему лицом. Напрягшись как-то по-кошачьи, она изготовилась к обороне, отводя в сторону руку с зажатой в ней мертвой кистью. Маленький рот отчаянной бабы ощерился мелкими зубами, как у загнанного в угол хорька, синие глаза остекленели от ненависти и стали почти круглыми:

— Не подходи, вохровская собака, Не-Вертухайся паршивый!

— Брось руку, стерва! — прохрипел тот, с трудом переводя дыхание после быстрого бега.

Она сложила пальцы левой руки в маленький кукиш:

— На вот! Выкуси, наемный солдат!

Выражение «наемный солдат» считалось одним из тягчайших оскорблений для бойца ВОХР. Прорычав грязнейшее ругательство, Не-Вертухайся бросился к обнаглевшей арестантке, чтобы силой отнять у нее похищенный трофей. Но вскрикнув, тут же отскочил, схватившись ладонью за небритую щеку. Удар окоченевшей рукой Гирея со скрюченными, полузасохшими пальцами почти не отличался от удара куском сухого дерева. С одного из пальцев слетело витое колечко и упало недалеко в воду, отчетливо видное на темном фоне галечного дна. Пролей-Слезу бросилась за ним, быстро нагнувшись, выхватила из воды и сунула куда-то за кофту. Затонувшее было колечко навело ее, видимо, на какую-то мысль. Потому что вместо того, чтобы снова изготовиться действовать своим оружием — озверевший от боли и злобы Не-Вертухайся готовился к новой атаке — женщина поцеловала мертвую руку и с силой бросила ее в Товуй. Туда, где за рябью прибрежного мелководья темнела глубокая вода главного русла.

Ударом кулака по голове вохровец сбил наглую вредительницу с ног, Пролей-Слезу упала на затопленную водой гальку и, не пытаясь встать, повернула к бойцу свое искаженное яростью и болью лицо:

— Бей, наемный солдат! Бей, живодер, палач, убийца…

Не менее разъяренный Не-Вертухайся занес над лежащей женщиной ногу в кованом сапоге. Но ударить он не успел. Издали донеслось повелительное:

— Отставить!

К месту столкновения арестантки и вохровца приближался сержант Ковальчук. Элементарно человеческого в нем не смогла вытравить даже его собачья служба. Избиение беззащитной женщины казалось Ковальчуку недостойным делом, даже если эта женщина устроила ему порядочную пакость. Он видел, как она зашвырнула в воду половину необходимых для соблюдения надлежащей формы доказательств ликвидации опасного преступника. И этим несколько испортила и триумф его победы над бандой Живцова, и эффект ловкого хода, которым он пустил огонь слуха об этой победе в костер лагерной молвы. Поэтому сержант с чувством естественной неприязни смотрел на глухо рыдавшую, уткнувшуюся лицом в мокрую гальку любовницу покойного Гирея. Нетрудно было догадаться, что это и есть та самая шмара, с которой крутил любовь в здешнем лагере убитый бандит Живцов. Об этой любви в отряде рассказывали ребята из галаганской ВОХР. Но они, конечно, говорили об этом только как о запретной связи двух уголовников, отношения которых подчиняются принципу «с глаз долой — из сердца вон». Тут же, по-видимому, было что-то другое. Уж слишком много отчаяния и душевной муки выражали и худенькие лопатки молодой женщины, как крылья подстреленной птицы бившиеся под ее арестантской кофтой, и ее маленькие руки, судорожно сгребавшие мокрые обкатанные камешки.

Суровый оперативник чувствовал, что свой рапорт местному лагерному начальству на эту истеричную арестантку он будет писать безо всякого удовлетворения. И что в его сознание закрадывается тягостная мысль: а так ли уж сильно будет отличаться очередной треугольник в петлицу, который он, наверное, все-таки получит, от золотой коронки на клыке погибшей овчарки Тайги?

1969–1973

Саша Маслов и Костя Шмелев заметили этот плакат еще утром, когда бежали в школу. Но подойти к нему поближе они тогда не могли. Из школьного коридора уже доносился звонок, ребята опаздывали на занятия.

И всегда не слишком внимательные на уроках, сегодня друзья были особенно рассеяны. Из головы у них весь день не вылезал увиденный мельком плакат — огромный, черножелтый, изображающий что-то необычайно интересное про войну. Зимой в Устьпяне событием являются даже новые плакаты, время от времени появляющиеся возле входа в местный клуб. Их, как и кинокартины, привозят сюда на собаках один раз в полтора-два месяца.

Получив больше обычного замечаний за перешептывание и невнимательность на занятиях и заработав по двойке за диктант с совершенно одинаковыми ошибками, Шмелев и Маслов первыми выскочили из класса со звонком и первыми домчались до вешалки. Одеваясь на ходу, они перебежали маленькую площадь поселка, на другой стороне которой стояло затейливое строеньице с четырьмя некрашеными столбами напротив входа, изображающими колонны, — местный клуб. К наружной стене кинозала, сильно напоминающей своими высоко прорезанными оконцами стену небольшого коровника, и был приклеен плакат, привлекший к себе внимание ребят.