Давид Гроссман - Будь ножом моим [litres]

Меня обворовали. Совершенно непонятно, как это произошло, потому что за все мое пребывание здесь ко мне никто не прикасался. Эти подонки забрали все – документы, права, деньги, кредитки (но не тронули твое письмо, которое было со мной на утренней смене, – письмо, в котором ты рассказала про Йохая. Слава богу!). Два часа я сидел и обзванивал все конторы, уничтожая официальные следы своего существования.

Только с Майей я не говорил с тех пор, как приехал. Наши маленькие реваншистские игры. Она ведь тоже может позвонить, не правда ли?

Проблема в том, что из-за оплаты гостиницы наперед у меня остался – семьдесят один шекель и сорок агорот (ты бы отправила мне денег, если бы я попросил?). Не знаю, почему меня так веселит вся эта ситуация. Иногда бывает как в кино: кто-нибудь совершает неверный шаг, поворачивает не в ту сторону, открывает дверь не тому человеку, и его тут же затягивает в какую-нибудь дьявольскую историю.

Я сейчас играю в этого героя – бедного и одинокого.

(Ведь всегда найдется красавица, которая в конце концов придет ему на помощь.)

Ты не представляешь, как многое в этом мире намекает на твое существование.

Передача «Прекрасные мгновения», которую я слышу тут в два часа пополудни из колонок ресторанов на набережной (сегодня было «Il son oil vento» в исполнении Аурелио Фиерро [29] Аурелио Фиерро – итальянский певец и актер. , и я тут же увидел, как твой отец страстно подпевает ему в своем такси, к удивлению пассажиров). Или твоя потайная родинка, которая озорно перепрыгивает на плечо к проходящей мимо девчушке, в декольте солдатки, на старушечью щеку.

Или просто – лотерейный киоск. Я подхожу и покупаю билет на свои скудные средства. Там сидит женщина с непроницаемым, каменным лицом. Я смотрю ей прямо в глаза и читаю в них: «Ты ошибаешься, ты – вовсе не везунчик. Тебе, при лучшем раскладе, может повезти случайно, ведь «фортуна» – всего лишь оборотная сторона Кремля, и мне тут совершенно не нужна твоя половинчатая удача».

Мускул не дрогнул в лице женщины. Совершенно равнодушным голосом она спрашивает: «Еще билет?» Я достаю несколько шекелей и покупаю право произнести вслух, свободно: «Я ведь считаюсь полнейшей неудачницей. Взгляни на мою жизнь и сам скажи. Посмотри на меня глазами моей матери, и сразу все поймешь. И все же я чувствую, что есть у меня удача, и я готова разделить ее с тобой целиком и полностью…»

(Выиграл немного мелочи.)

Иногда, в течение нескольких мгновений, я прохожу с тобой по твоим точкам на карте, будто кто-то нарочно заостряет мое внимание на тебе, выделяя из людского моря, как в детской игре, где нужно соединить точки, чтобы получилась фигура. В витрине цветочного магазина склонил головку высокий подсолнух, одаряя другие цветы своим светом и благодатью, немного лицемерно… А в следующий миг (как ты сказала, реальность бывает иногда не менее насыщенной, чем сны) на улице Бен-Иегуды сгорбленная, почти лысая женщина катит перед собой старика в инвалидном кресле. Он непрерывно что-то бормочет, морщась, будто проклиная ее в сердцах. Она кусает губы, то и дело останавливается и терпеливо гладит по голове и шее, и глядит на него с состраданием. Три года с тобой за партой сидела Мириам номер два – с парализованными ногами, на массивных костылях. С четвертого по шестой класс она всячески измывалась над тобой, а ты никому не сказала ни слова, пряча синяки, которые она оставляла на твоем теле.

Мне кажется, я еще кое-что осознал: у тебя ведь тоже есть секретные сделки с судьбой. Может, ты чувствовала, что через эти пинки ее паралич просачивается в тебя. Может, ты понимала, что достаточно сильна, чтобы впитать его, не сильно поранившись. Я угадал?

Говори, я слушаю.

Не знаю, начала ли ты уже получать мои письма отсюда. Не знаю, ответила ли. Я надеялся что-нибудь от тебя получить. Мне не повредит. Я уже выучил наизусть те твои письма, что привез с собой. Почти что могу написать их тебе.

Вчера слонялся по городу несколько часов подряд, и ночью тоже. Просто сбежал – у меня там мозг разрывается (они навсегда лишили мой сон невинности). Часа в три ночи я стоял у светофора в районе Центральной Автостанции и стучался в окно автомобиля, чтобы спросить дорогу. Элегантно одетый мужчина открыл окно и протянул мне шекель с кислой миной на лице. Из недостроенного здания, немного дрожа и пошатываясь, вышел паренек и прокричал, что тут его территория. Я не собирался отказываться от честно заработанных денег. Он обматерил меня и толкнул, и через секунду мы уже бросились друг на друга с кулаками. То есть не совсем с кулаками – мы почти не дотрагивались друг до друга, колотя по воздуху руками и ногами. Большую часть своих ссадин я схлопотал от себя самого и от падения на асфальт. Руки у него были слабые, как сливочное масло, и я с каждой минутой слабел вместе с ним. Что произошло? Я же мог его избить, он был в кромешном дурмане от наркотиков. Всю жизнь я воображаю, как однажды разорву на части кого-нибудь ему подобного. И вот, когда представилась возможность, я вдруг почувствовал, что меня засосала его слабость.

Так мы с ним и дрались, не причиняя друг другу особого ущерба, падая от собственных ударов, постепенно вообще отдаляясь друг от друга, но не прекращая молотить руками по воздуху. Машин почти не было, прохожих тоже. Мальчик лет десяти стоял, наблюдая за нами с живым интересом, и курил. Лицо моего противника я видел в непрестанном мерцании желтого сигнала светофора – перекошенное, с полузакрытыми глазами. Он сражался со мной не на жизнь, а на смерть. Пойди догадайся, за кого он меня принял. Так продолжалось до тех пор, пока я не угодил ему в какое-то больное место. Тогда он вдруг зашелся диким криком боли, словно маленький щенок. Я никогда не слышал такого крика от взрослого человека. Он упал и скорчился от боли. Я быстренько смылся оттуда, а во дворе дома меня вывернуло наизнанку. Всю ночь я боялся, что он умер или еще чего.

Наутро, сразу после восхода, я вернулся туда. Его нигде не было видно. Я постоял пару минут. Казался себе котом, который стоит и обнюхивает место, где задавили другого кота.

Мириам.

Ничего.

Есть и утешения: утром на улице Бен-Иегуды молодая женщина бежала за автобусом. Она успела заскочить внутрь через заднюю дверь, водитель тронулся, но одна ее туфля упала на дорогу… Проходивший мимо паренек поднял туфлю и, не долго думая, со всей силы погнался за автобусом. На мгновение я растерялся, но тут же пришел в себя, поймал такси (не думая о том, что у меня почти не осталось денег) и крикнул водителю, чтобы ехал за парнем. А он, между прочим, мчался, как хищный зверь, будто от этой погони зависела его жизнь, бежал в толпе, высоко подняв черную лаковую туфлю. Лишь по прошествии нескольких долгих минут нам удалось его догнать, и я крикнул ему, чтобы прыгал к нам. Он сразу все смекнул, на ходу вскочил внутрь, и мы еще несколько минут преследовали автобус. Он сел рядом со мной, даже не взглянув на меня. Туфля заполнила такси своим присутствием, и водитель тоже включился в игру: мы петляли на опасных виражах, рискуя жизнями, настоящая погоня, как в кино. Наконец автобус остановился у площади Атарим, и нам удалось его обогнать. Парень выскочил из машины, вбежал в автобус, и я видел, как он протиснулся между пассажирами, как вручил ей туфлю. Автобус уехал.