Сара Кроссан - Ириска [litres]

дети слушают сказку.

Практически с первых страниц понятно

(да, я уверена!) – у Марлы деменция. Старческое слабоумие.

Так что мне нужно: вести себя очень спокойно.

Улыбаться, объяснять простейшие вещи,

в разговоре называть ее по имени,

и

делать паузы,

сосредотачиваться на ней. В общем, больше внимания.

Я же хочу побыть у нее

какое-то время,

так что нужно понять, чем же она больна.

Понять ее.

Конечно, мелькнула мысль,

что я помогаю Марле, но

знаю, что делаю это только ради себя,

ради Эллисон.

Не ради кого-то другого.

На парковке «Рейндж Ровер»

пытается втиснуться

между двумя такси.

Кладу книгу на подоконник

и выхожу.

Когда я была совсем маленькой, я не знала —

нельзя всем рассказывать, что происходит дома:

это секрет.

Секреты

нельзя выбалтывать учителям и друзьям.

А я не скрывала, как мы с папой живем; и однажды

к нам домой пришла женщина —

социальный работник.

В мешковатом костюме,

вся юбка в кошачьей шерсти.

Она осмотрела мою спальню:

папа поменял мне простыни,

пропылесосил ковер.

Она увидела – в доме порядок,

в холодильнике куча еды.

Ребенок без синяков.

После беседы с папой —

душевной беседы

она осталась довольна:

я говорила, что он кричит на меня —

а он нормально разговаривал;

я говорила, что он меня шлепает,

а он уверял – это было единственный раз

и больше не повторится.

– Держи язык за зубами, – сказал мне папа,

когда она ушла,

и приложил палец к моим губам.

– Да, папочка.

– Хорошая девочка, – сказал он и улыбнулся.

Так приятно. Я была рада —

он улыбнулся и

похвалил меня.

Интересно, когда меня хватятся в школе?

Сколько времени пройдет, прежде чем спросят отца – где же Эллисон?

А если он станет мямлить, прятать глаза, говорить, что не знает, – что, вызовут полицию?

И как папа докажет,

что я сбежала,

а не

закопана где-то в саду?

Может быть, он бродит по улицам,

ищет меня,

звонит или пишет на почту.

Ждет, чтобы я вернулась.

Нет, не нужно, чтоб он нашел меня,

но хочется, чтобы искал —

грустил,

оттого, что меня нет рядом.

Все еще хочется.

И в голову лезут дурацкие мысли —

если бы он

и впрямь закопал мое тело в саду,

все было бы проще.

А Келли-Энн? Наверное, уже сто раз позвонила?

Но будет опять набирать мой номер.

Волнуется из-за меня,

а у нее у самой хватает забот.

Когда она подумает: «наверное, все бесполезно»?

Перестанет беспокоиться обо мне,

скажет: «хватит уже»?

Когда Келли-Энн забудет меня совсем?

Или я ее?

Какой бы ящик Марла ни открыла – ворчит.

В какой бы шкаф ни сунулась – ругается.

Толкает стулья,

пинает двери.

– Вам чем-то помочь?

– Куда подевались чайные пакетики?

Подхожу к тумбе,

открываю керамический горшок

(сбоку нарисована ежевика)

и достаю из него пропажу.

– Где же логика? – спрашивает Марла.

– Нарисована ягода – значит,

здесь должны быть ягоды.

И она права.

На жестянке для кофе – крыжовник.

На сахарнице – груши.

– Где логика? – повторяет она.

Я беру три высоких стеклянных стакана,

наполняю их:

чай, кофе, сахар,

и ставлю на столешницу.

– Вот теперь не потеряете.

Марла еле

сдержала улыбку:

– Вот хитрюга! Ладно, поставь-ка чайник.

Мне нечего надеть, так что я перерыла у Марлы шкаф.

Пытаюсь найти хоть что-нибудь

не очень нелепое.

Спускаюсь на кухню. На мне ее кремовая блузка

и желтый кардиган.

Жду, что она скажет —

обвинит меня или, по крайней мере,

обсмеет.

Марла оглядывает меня с головы до ног.

Ухмыляется.

– М-да… – Вот и все, что она сказала.

– М-да.

Люси сидит на корточках

возле пляжного домика с темной крышей,

пишет что-то мелом

на гладком бетоне у входа.

Лабрадор выбегает,

тычется мне в колени.

Люси встает.

Губы у нее обветрены;

нижняя треснула и кровоточит.

– Ты вернулась.

Указывает на надпись —

несколько формул, цифры и буквы

у себя под ногами.

– Это алгебра. Я бы сказала —

абсолютная, полная хрень.

Мне нужно решить

где-то четыреста уравнений.

– А что, можно сдавать в таком виде?

Она достает телефон и делает несколько фото.

– Ну, как-нибудь сдам… не всю жизнь с этим мучиться.

Вот в философии я разбираюсь!

– А, понятно, – смотрю на ее каракули.

Решено неправильно.

Может, помочь ей? Я вижу ошибку.

– Да это я так, прикололась, – произносит Люси.

– Просто люблю бесить учителя математики.

Он придурок. И трахает нашего

завуча.

Я начинаю стирать уравнение.

Лабрадор внимательно смотрит.

– И по истории много задали,

но по истории можно на ноутбуке,

все так делают .

Она замолкает, глядит мне в лицо.

– Ты поранилась? Больно?

– Все нормально.

Я напускаю

на щеку

волосы.

– Давай сходим вместе куда-нибудь?

Сжимаю рукой монеты в кармане,

последние четыре фунта.

– Погулять?

– Ну да! Я знаю отличное место, очень подходит для поцелуев.

– Что? – Я уставилась на нее.

– Да я пошутила, расслабься.

Шутка!

Маяк. Ну да, идеальное место,

если есть с кем целоваться:

башня

на острых скалах,

высокие волны яростно бьются в нее

и отступают —

преграда тверда,

непреклонна.

– Лолли здесь нравится.

Люси зарывает руки в собачью шерсть.

Наверное, замерзла.

Небо хмурится. Темное, грозное,

спорит само с собой.

– Жутковато… Будто бы море сейчас нас проглотит

заживо, – я обращаюсь к Люси.

Медленно, с криком взлетает чайка.

Ну и ветер!

Боже, пусть волны подхватят меня,

унесут в океан.

Пока

все не утихнет.

Пока время не вылечит мир.

– Меня парень бросил, – вдруг произносит Люси.

– Ушел к моей лучшей подруге Кейт.

Я случайно узнала.

Нашла ее проездной у него в кармане. Вот же дрянь!

– Ничего себе! Тебе без него тоскливо?

Она смеется.

– Не-а.

Он похож на хорька.

Но я потеряла подругу.

Замолкает, отводит глаза,

затем кричит: «Лолли!»

Пара секунд, и лабрадор уже рядом.

Мокрый. Фыркает, тяжело дышит.

– Ах ты, вонючка! – Она надевает на пса поводок.

– Ты со своим парнем тоже так ласкова?