Кон Джиён - Суровое испытание

Судья приступил к опросу:

— Сначала я задам вопрос обвиняемым. Публику из зала вывели, чтобы лишний раз не смущать свидетелей. Что вы испытываете, глядя на этих детей? Сейчас здесь, в этом зале суда, вы оказались по разные стороны, однако они ведь ваши подопечные! Пусть первым ответит обвиняемый Ли Гансок.

Ли Гансок, потирая залысины на лбу, медленно поднялся и сказал:

— Кажется, я припоминаю лицо этой девочки. Все это время меня мучило любопытство, кто наговорил на меня и обвинил во всех этих мерзостях. Оказывается, та самая ученица! Она никогда не ездила домой, даже на каникулах, поэтому изредка я давал ей деньги на чипсы. Кто-то натравил этих несчастных детей на нас с братом, нагло подставил! Ни стыда ни совести…

— Итак, обвиняемый, по вашим словам выходит, вы даже толком не помните этого ребенка? — спросил судья в недоумении.

— Ну, я несколько раз пересекался с ней…

Судья, подперев рукой подбородок, погрузился в глубокое раздумье. Юри на свидетельском месте нервно вздрогнула. Ёнду издалека украдкой показала подруге: «Юри, не переживай! Не верь тому, что они говорят!»

Судья снова заговорил:

— Обвиняемые Ли Ганбок и Пак Бохён, по очереди ответьте на вопрос!

Ли Ганбок встал:

— Все как и сказал господин директор. Я тоже теперь припоминаю эту девочку. У нее и родители умственно отсталые, бедный, несчастный ребенок. Когда я, бывало, встречал ее в школе, то гладил по голове и даже несколько раз приласкал.

Судья присмотрелся к лицу Ли Ганбока: его взгляд устремленный на Юри, был исполнен сочувствия. Она же, встретившись с ним глазами, смешалась и опустила голову, не зная, куда деваться.

— Обвиняемый Пак Бохён! Вы тоже только сейчас узнаете этого ребенка? — спросил судья.

После того как ему перевели, Пак Бохён, озираясь на близнецов, зажестикулировал:

— Нет. Я этих детей любил и всегда жалел.

На это Минсу вскочил с места и начал яростно жестикулировать. Его лицо побагровело от гнева, а глаза были так широко распахнуты, что, казалось, вот-вот вылезут из орбит, зрачки бешено вращались. Сурдопереводчик умолк и замер в растерянности. Лицо Юри побелело еще сильнее.

— Переводчик, пожалуйста, успокойте мальчика.

Сурдопереводчик сделал замечание Минсу, порядок более-менее восстановился, судья глубоко вздохнул.

— Продолжим. Обвинение, можете задавать вопросы.

Прокурор спросил — мягко, тщательно подбирая слова:

— Чин Юри, кто из этих людей раздевал тебя и делал больно?

Юри поочередно показала пальцем на директора Ли Гансока, его младшего брата — замдиректора Ли Ганбока и на Пак Бохёна. Судья наблюдал за жестами Юри. Однако он не видел, как все трое угрожающе вперились в нее глазами. Бледное как простыня лицо Юри совершенно застыло. Прокурор, указывая на Ли Гансока, спросил:

— Сколько раз он делал это?

Юри, объятая ужасом, не смогла разобрать вопрос переводчика с первого раза и лишь после нескольких попыток показала: «Много». Прокурор указал на Ли Ганбока. Чуть замешкавшись, Юри ответила:

— Очень много.

Пак Бохён? Юри ответила:

— Очень, очень много.

Прокурор, с трудом взяв себя в руки, обратился к судье:

— У меня все.

Тут подключился адвокат Хван. Юри уже не смотрела на переводчика, ее умоляющий взгляд был устремлен Ёнду.

— Уму непостижимо. Пастор! Инхо! Скажите мне, как можно оставить детей наедине с насильниками, выставив всех нас за дверь?! Прокурор вообще в своем уме? А! Кажется, поняла. Он же тоже мужчина! Если бы меня, вполне взрослого человека, оставили лицом к лицу с насильником, я не знаю… Это же пытка адская! Если бы прокурором была женщина, она бы такого не допустила.

Со Юджин в негодовании металась по приемной Муджинского окружного суда, а потом вдруг притихла. До нее внезапно дошло, что проблема не только в этом. Она подумала про секретаря Чхве Сухи. Пожалуй, в сравнении с этой надменной, циничной особой прокурор-мужчина не так уж и плох.

В приемную влетел судебный пристав и громко выкрикнул:

— Здесь присутствует опекун свидетеля Чин Юри?

Все трое враз оглянулись на него. По знаку пристава Кан Инхо направился в зал суда.

— У Чин Юри случился легкий припадок. Объявили перерыв. Может, стоит вызвать скорую помощь?

Сначала Кан Инхо, а вслед за ним и Со Юджин бросились к ребенку. Юри, зарывшись лицом в грудь Ёнду, тряслась всем телом, словно маленькая птичка, ненароком залетевшая в помещение. На все уговоры Кан Инхо она так и не подняла головы. Ёнду взглянула на Кан Инхо. В ее глазах стояли слезы.

— Адвокат обвинил Юри, назвав ее лгуньей. Допытывался, кто заставил нас выдумать весь этот вздор. Учитель, мы просто хотим вернуться в общежитие. Вы же сказали, что здесь нас выслушают, если говорить правду. Но это не так! Не мы, а они обманывают, но никто их не останавливает. Здесь все точно так же, как и в нашем интернате.

Первым делом Кан Инхо рассадил детей по местам и попытался оторвать Юри от Ёнду, в которую она вцепилась мертвой хваткой. Юри сопротивлялась, но вскоре затихла в его руках. Невозможно изъясняться с ребенком жестами, когда он приник к твоей груди, однако, похлопывая Юри по спине, он говорил, словно обращаясь к самому себе:

— Все хорошо. Намучилась, бедняжка… Ты у нас молодец! Больше никогда, ни за что не оставлю вас одних! Юри! Ах ты моя Юри…

Он вспомнил письмо Ёнду: «Юри сильно-сильно захотелось, чтобы вы были ее папой…»

Ему внезапно вспомнилась запись в личном деле Юри: «На каникулах изредка посещает дом, расположенный в труднодоступной местности». Подумалось о родителях, что ни разу не приехали навестить ее, и о ребенке, что оставался один-одинешенек в огромном, холодном, пустом общежитии, когда все ребята разъезжались на каникулы по домам. Ему представилась Юри, что смотрит в окно, тоскуя по человеческому теплу. И куратор, что прижимает ее к себе. Кто знает, возможно, в тот самый первый раз, еще до того, как он начал раздевать ее своими чудовищными волосатыми лапищами, Юри на доли секунды подумала: как было бы хорошо, если бы этот человек был моим папой…

Какой-то горячий ком разрастался в груди Кан Инхо и рвался наружу. Это был гнев, безусловно. И еще — отчаянное желание во что бы то ни стало победить в этом суде. И сострадание к этим детям с их нелегкой судьбой… Да много чего. За страданиями и отчаянием этих ребят скрывался огромный мир. Мир тьмы, мир страха, фальши, гнусности и насилия. И он осознал, что уже слился с этими детьми в единое целое и разделить с ними судьбу это совсем не пустяк, а очень много значит для него. Пускай он приехал в Муджин в погоне за пропитанием, однако теперь он словно бы светился изнутри. И этот свет был согревающим и ярким. Его жизнь начала обретать смысл, придавая его личности значимость. Отныне он не просто дикий зверь, рыскающий днями напролет в поисках, чем бы поживиться.