Кон Джиён - Суровое испытание

Когда они выехали из Муджина и начали подъем на перевал, закрапал дождь, а когда они достигли вершины, ливануло как из ведра, видимость стала нулевой. Оглянувшись назад, Кан Инхо проследил серпантин извилистой горной дороги, что упирался в город, накрытый грозовыми тучами. Много дней назад Муджин встречал его непроглядным молочным туманом, а сегодня провожает беспросветной чернотой.

— Вот это ливануло! — проговорила жена.

Дворники работали без остановки. Он облокотился на стекло, залитое дождем, и бессильно уронил голову руку. Сквозь ливневую завесу замаячил дорожный указатель. На коричневом фоне белыми, белее, чем туман, буквами было написано: «Вы покидаете Муджин. Счастливого пути!» Кан Инхо спрятал лицо в ладонях и какое-то время сидел бездвижно.

Инхо!

Как твои дела? Надо же, минуло уже шесть месяцев с тех пор, как ты уехал. Я заходила к тебе, соседка напротив сообщила, что в тот день утром ты второпях уехал. Я несколько раз пыталась до тебя дозвониться, но связи не было, а потом голос в трубке стал отвечать, что такого номера не существует. Поэтому на всякий случай пишу тебе это письмо. Надеюсь, ты в порядке?

Вчера похоронили отца Ёнду. Он ушел с миром, держа за руки жену и дочь. Перед смертью даже подбадривал нас, мол, не волнуйтесь за них, вокруг много надежных людей.

Он был действительно хорошим человеком. На могиле на высоком морском берегу собралось много народу. Мы увиделись впервые за долгое время: Ёнду, Юри… После похорон Ёнду вдруг вспомнила о тебе, а Юри заплакала. Да и все мы вчера думали, кого же нам не хватает. Оказывается, тебя, наш учитель Кан. Никто не понимает, почему в то утро ты так внезапно, без единого слова, покинул Муджин, но я догадываюсь, что тебе было нелегко. Пришлось ли тебе уехать из-за угроз, или же случилось что-то непоправимое, что заставило тебя все бросить, — в любом случае уверена, тебе было гораздо тяжелее, чем нам… С твоей-то обязательностью — и нарушить обещание, ведь ты уверил меня, что придешь.

Немного расскажу про нас. Думаю, тебе будет интересно. Меня в тот день арестовали за нарушение правил дорожного движения и участие в незаконном митинге. На этот раз с судьей повезло — попался не какой-то там замшелый консерватор. Закон преступила, но не ради личной выгоды, поэтому отделалась штрафом в полтора миллиона вон. Судя по наказанию, которое мне присудили, выходит, я совершила более тяжкое преступление, чем Ли Гансок, который в государственную казну не внес ни воны. Я уж подумала, все судьи в Муджине столь великодушны к подсудимым, однако апелляция на решение по делу детей, поданная от их имени, была отклонена. Ну конечно, всему виной соглашения. Застопорилось и дело по иску Юн Чаэ она потребовала привлечь к ответственности тридцать учеников. Дело до сих пор на рассмотрении. Юн Чаэ заявила, что никогда не простит. Ни за что! А значит, в этом сражении точку ставить еще рано.

Дети больше не ходят в тот интернат. Представляешь, на данный момент даже куратора Пак Бохёна восстановили в должности! Родители посовещались с пастором Чхве и решили попросить маму Ёнду, чтобы она сдала в аренду свой дом и там осуществляла уход за девочками. А в школу дети ходят местную. Слава богу, мерзавку Чхве Сухи перевели в другое место, и теперь у нас новый секретарь, он позволил создать в обычной средней школе спецкласс. У Ёнду дома обустроили общежитие для девочек, и сейчас там проживают шесть воспитанниц. А назвать его решили «Холдо».

«Холдо». Это не с английского, а сокращение от корейского «холло тобуро» — что-то типа самостоятельность и поддержка». Это была идея пастора Чхве, который сказал, что у него всего лишь два пожелания к ребятам. Мама Ёнду ужасно рада, ведь из-за болезни и смерти мужа ей было страшно трудно оставаться на плаву, зато сейчас помимо дочки она заботится о слабых, беззащитных детях и заодно на жизнь зарабатывает. А мальчишки! Помнишь того переводчика? Он взял их под свое шефство. Меценаты помогли с жильем. И теперь у них свое «Холдо» — для парней. Именно жилье было самой большой головной болью, но после тех событий многие люди в Муджине откликнулись и стали оказывать помощь. На поверку в мире предостаточно хороших людей. Сейчас там, включая Минсу, проживают семеро мальчишек.

Состояние Юри значительно улучшилось. Ей также оказывают и психологическую помощь. И не одна Юри пошла на поправку. Минсу… Только не упади со стула! За полгода он вырос на пятнадцать сантиметров! И все благодаря вкусным ужинам. А еще я не перестаю удивляться, как дети окрепли внутренне. Эти ребята научились ценить себя и узнали, как дать отпор насилию. Однажды за обедом я спросила у них: «Какая самая большая перемена случилась с вами после всего произошедшего?» На что Минсу ответил так:

— Мы поняли, что мы личности и достойны уважения, как и другие люди.

Я чуть не расплакалась. И задумалась: раз в головах этих детей рождаются столь зрелые мысли, может, мы вовсе не проиграли в этой борьбе?

Сегодня вечером, когда я пишу это письмо, на Муджин вновь опустился туман. Этот чертов туман, когда тускнеет свет, а люди поспешно закрывают двери и опускают шторы… Кто знает, что происходит под молочно-белым покровом, который прячет людей друг от друга. Только звуку подвластно преодолеть туман. Пастор Чхве все время просит ребят молиться за тех, кто не может слышать, даже имея уши. Наши уши тоже ждут от тебя новостей. Я надеюсь, ты не маешься угрызениями совести? Пусть ты был с нами недолго, но мы помним, какую самоотверженность и любовь ты проявил. Даже если ты позабыл о нас, мы всегда будем помнить тебя и скучать. Будь здоров! А еще я от всей души желаю тебе счастья!

Кан Инхо подошел к окну. Затерявшийся в окружении высоток парк заполонили служащие, что высыпали из зданий на обеденный перерыв. Солнце слепило глаза, и листва на деревьях важно впитывала его яркие лучи, отраженные в мощных струях фонтана. Стоял погожий, сияющий май, символ поразительной, неутолимой жажды жизни даже здесь, в огромном мегаполисе. Внизу сновали люди: кто-то искал солнца, а кто-то — прохлады. Люди… В одиночестве маясь от тоски, мы стремимся к себе подобным, но и в толпе мы не спасемся от одиночества. Неспособные жить ни наедине с собой, ни в окружении других, обреченные болтаться между небом и землей…

Из — за жары многие поснимали пиджаки, и белизна рубашек резко выделялась на фоне зеленой лужайки. «Я надеюсь, ты не маешься угрызениями совести?» — звучали в ушах слова Со Юджин. «Наши уши тоже ждут от тебя новостей». Кан Инхо стоял, уставившись в окно, пока не зарябило в глазах — белые рубашки на лужайке расплылись мутным пятном.